Посыпалась земля с обрыва, на дорогу вскарабкались Кургаш с Романько, побежали, пригнувшись, к машине.

– Все тихо, пан майор… – свистящим шепотом проинформировал веснушчатый Влас. – Погост тут рядом, только мертвые с косами не стоят. Протащите метров семьдесят вперед – будет съезд в низину. Под обрывом дорога в объезд поселка, можно и не светиться в Ключевом, сразу к пруду доберемся. К усадьбе Гароцкого отдельный проезд, местные нас не увидят…

Это внушало уверенность в завтрашнем дне. Гальский выключил фары, приказал Кургашу двигаться перед машиной в качестве ориентира, а Романько опять отправил в поселок – отсекать возможные поползновения со стороны местных. Очень кстати спряталась луна за облако. Темное пятно, съехав с обрыва, медленно передвигалось по белесой ленточке дороги. Низина, заросли камышей, затхлые запахи от застоявшейся в озере воды. Дорога петляла, вышла на открытый участок, где трава росла по пояс. Показалась свалка, какое-то заброшенное хозяйство. Проявился высоченный забор, окружающий владения Гароцких. Диверсанты по одному покинули машину, побежали в обход участка. Гальский притормозил, дождался докладов от подчиненных: участок вплотную подступает к озеру, имеется задняя калитка, сейчас она заперта. По периметру чисто. Диверсанты перебежали к воротам, залегли. За воротами их уже ждали. Заскрипел засов, разъехались шаткие створки. Универсал въехал во двор. В полумраке прочертилась невысокая фигурка – открыл ворота явно не хозяин усадьбы. «Дочь Дина», – мысленно отметил Виктор Михайлович. Вскоре появились и супруги. Девчушка закрывала ворота, а с крыльца спустились мужчина с женщиной, торопливо направились к ней. Мужчина с жадностью курил, женщина куталась в теплый платок – ночь была отнюдь не украинская.

– Никита, останься за периметром, – бросил в микрофон майор. – Походи еще, присмотрись. Тебя сменят через час. Кто-то должен постоянно дежурить снаружи.

– Наконец-то вы приехали, – шумно выдохнул мужчина, протягивая широкую ладонь. – Не переживайте, все в порядке, за домом не следят, мы не продались москалям.

– Мы счастливы, что о нас вспомнили… – взволнованно частила женщина. – Вы не представляете, какая пытка все это терпеть…

Почему же, он мог представить. У каждого уважающего себя украинца в крови врожденная ненависть к обитателям Московии, а еще сильнее – к ее властям: за многовековые унижения, рабство, подавление любых проявлений свободомыслия. За то, что эти люди низшей расы везде, везде, плодятся, как тараканы, никакой дихлофос не спасает…

Люди просачивались в ворота. Матиани шел последним – столкнулся с девушкой, которая их закрывала. Девчушка ойкнула, чуть не упала. Матиани засмеялся, придержал ее за талию, помог закрыть ворота и расшаркался, как истинный джентльмен. Во дворе все было спокойно, в доме тоже посторонних не оказалось.

– Простите, Геннадий Акимович, но мы обязаны проверить дом, – сказал Гальский. – Надеюсь, вы понимаете, с чем это связано, и не затаите обиду.

– Конечно, мы все понимаем, – засуетился хозяин. – Я проведу вас по дому, а Дина и Ванда Владимировна пока подогреют ужин. Все готово к вашему приезду, не волнуйтесь, – еда, кровати…

Диверсанты методично обшаривали комнаты, которых в доме было немало, осмотрели подвал, холодный чердак, до благоустройства которого еще не дошли руки хозяина. Расслабляться не стоило, но очень хотелось это сделать после дальней дороги. Напрасно тревожились, семейство Гароцких осталось верным своим далеким хозяевам.

– Можете позвать с улицы своего человека, – бормотал на ухо Гароцкий. – Дело, конечно, ваше, но я вам гарантирую безопасность. За домом не следят – этого не было даже в прошлом году. У нашей семьи репутация беженцев, глубоко благодарных России за приют и пропитание.

– Пусть стоит, – отозвался майор, – хуже не будет.

Поздний ужин (или ранний завтрак?) протекал на просторной кухне за закрытыми ставнями. Хозяйки расстарались: напекли картошки, наделали отбивных. Вареники и сало вываливались из тарелок – явный реверанс непобедимой украинской кухне, которую кацапы уже выдают за свою. Хозяин достал литровую водку, вопросительно глянул на Гальского – можно? Тот поколебался, махнул рукой – ладно, поехали. Бойцы пропустили по рюмашке, набросились на яства – истосковались по нормальной домашней пище. Майор украдкой наблюдал за хозяевами, за бойцами. Белла потребляла пищу изящно, с усмешкой смотрела на товарищей, «впавших в жрачку». Выпили по второй, окончательно расслабились. Кургаш доложил: на посту и вблизи поста происшествий нет, тоскует на озере, как Аленушка, – может, его пустят в дом? А то он чувствует, как пространство источает тонкие запахи еды и пары алкоголя.

– Журкович, на улицу, – приказал Гальский, – смени Кургаша. Через час тебя сменит Матиани.

Трофим не посмел возразить. Энергично зачавкал, проглотил отбивную и заспешил на улицу. Буквально через минуту на кухню ввалился оголодавший Никита. Хозяйки уже суетились, меняли приборы, доставали свежие закуски из холодильника. Молодой Матиани с интересом поглядывал на Дину, украдкой улыбался, подмигивал. Она застенчиво опускала глаза, а потом снова искала взгляд молодого красавчика. Отец это видел, хмурился, и в один прекрасный момент ему это надоело.

– Дина, иди спать, – проворчал он, – мать сама управится. Тебе вставать рано. Марш в комнату, говорю!

– Думаю, девочке не стоит завтра идти в школу, – вкрадчиво произнес Гальский. – По возможности, эти три дня вам лучше из дома не выходить. Можете договориться?

– Хорошо, – с готовностью кивнула Ванда Владимировна. – Я позвоню классному руководителю, скажу, что Дина простыла. Задним числом сделаем справку.

– Все равно пусть идет спать, – нахмурился Гароцкий, – поздно уже.

– Классно! Я не пойду в школу! – радостно засмеялась девочка и убежала к себе в комнату.

– Не обращайте внимания на Динку, – сказал хозяин. – Строптивая девчонка растет, все делает наперекор, лишь бы родителям насолить. Она и в школе такая – учителям дерзит, сверстников в грош не ставит, считает их недочеловеками…

– Правильно считает, – усмехнулась Белла.

– Ну конечно, правильно, – вспыхнул Гароцкий, – но нельзя же так демонстративно! Мы живем на конспиративном положении, должны быть тише воды, ниже травы, а она гробит все наши усилия. Кричит, что мы соглашатели, что нас тупо купили за горстку рублей…

– Обыкновенный юношеский максимализм, – пожал плечами Гальский. – Если хочешь, Геннадий Акимович, мы поговорим с ней, вправим девчонке мозги. Все равно она у тебя правильная, чутье на зависть – прекрасно знает, кто враг, а кто нет. Она же в молодежной организации состояла до войны?

– Состояла, – неохотно признался Гароцкий, – активисткой была, хотя самой едва четырнадцать тогда исполнилось. Ходила на все пикеты, писала листовки. «Свободная Украина» называлась организация. Агитировала против русских, против всяких контактов с Россией, за войну с москалями до победного конца. Вместе с другими активистами она призывала свергнуть власть Януковича, расстрелять всех коррупционеров… Молодые все были, горячие, неопытные. Динка и сейчас такая. Мать ее в школу возит – приезжает оттуда вся злая, дерганая, кричит, что не хочет учиться с москалями, ненавидит их всех, надоело делать вид, будто они ей безразличны…