Я оставила мольберт и рабочий рюкзак дяде Ванечке и повела ее в лучшую арбатскую блинную.

За уничтожением промасленной блинной трубочки, из которой выпирало теплое черничное варенье, я рассказала Маринке о том, с какой бесцеремонностью давно забытое прошлое вдруг ворвалось в мою жизнь. Пришлось рассказывать с самого начала — и о поцелуе на Медвежьих озерах, и о своем домашнем аресте, и даже о Данидином предложении отправиться к волшебному лесному водопаду, когда-то изменившему его жизнь.

Маринка слушала молча, к высившейся перед ней горке блинов даже не притронулась. То ли спонтанно вспомнила о том, что тело — ее рабочий инструмент, который она должна холить и лелеять, а не закармливать всякой дрянью. То ли на нее произвел столь сильное впечатление мой смущенный монолог.

— Глашка, ну прямо как в кино, — покачала головой она, когда я, наконец, закончила, — так романтично, с ума сойти! И если у вас все получится через столько лет… Можно я напишу об этом сценарий и продам его Люку Бессону?

— Да хоть Гаю Ричи! — усмехнулась я. — Только с чего вы все взяли, что у меня должно с ним что-то получиться?

— Он же В тебя влюблен! И судя по всему, такими мужчинами, как он, не разбрасываются.

— Он БЫЛ влюблен десять лет назад, — поправила я.

— Ну а зачем тогда приглашать тебя к водопаду?

— Не знаю, — нахмурилась я, — из вежливости. Или просто так сболтнул, не подумав. Сама знаешь, что пригласить — одно, а свозить — совсем другое. Может, он из породы сказочников.

— Ну не знаю… Жаль, если так. Потому что такие истории, — она немного смутилась, — заставляют поверить в хорошее.

Поговорить о том, как с возрастом истончается способность надеяться, мы не успели, потому что откуда-то сбоку вдруг раздался знакомый пронзительный голос:

— У меня было предчувствие, что эти две кошелки пошли жрать, а меня не пригласили! Вам не стыдно?

К нашему столику направлялась Len'a (crazy) с подносом наперевес. Субтильная Лена всегда отличалась гусарским аппетитом, но тут превзошла саму себя — на подносе ее толпились тарелки в таком количестве, словно она закупала еду для вечеринки на двенадцать персон. Пористые дрожжевые блины, из которых выпирала расплавленная сырная мякоть, дорогие оладушки с розовой семгой, вазочки с красной и черной икрой, сладкие блинные трубочки с медом, вареной сгущенкой и крупной шоколадной стружкой.

— Что, целлюлит снова в моде? — приветствовала ее Марина.

— Принцесс целлюлит не касается. — Лена плюхнулась на свободный стул и порывисто впилась отбеленными зубами в сырный блин. — Ммммм, просто блаженство! Девчонки, мне надо с вами посоветоваться. Умру, если не расскажу. Дядя Ванечка сказал, что вы здесь. Надеюсь, вы не секретничали? Кстати, какой блин посоветуете-с икрой или семгой? Боюсь, я все не осилю.

Когда Len'a (crazy) волновалась, ее речь становилась похожей на пулеметную очередь, выпускаемую неуверенным дилетантом на учебных военных сборах. Сто патронов в минуту, потом неловкая пауза, лихой матерок — и снова затяжная словесная диарея.

Я помотала головой, имея в виду, что Len'a (crazy) нам конечно же не помешала, а Маринка синхронно кивнула, давая понять, что мы готовы выслушать ее рассказ. Наверное, со стороны мы были похожи на сломанных китайских болванчиков, которые разучились двигаться в унисон.

— Так вот, — Len'y (crazy) совершенно не смущало откровенничать в процессе смачного пережевывания блина, из ее накрашенных губ вылетали кусочки теста, — думаю, с Пупсиком у меня все серьезно.

— Ты об этом поговорить хотела? — удивилась я. — Так я с самого начала знала, что ты его не упустишь.

— Вчера такое было!.. Сначала были в «Шангри-Ле», Пупсик крупно проигрался и рвал на себе волосы от злости.

— Он же лысый, — шепотом перебила Марина, которая, как и я, Пупсика недолюбливала. — Какие волосы, в подмышках, что ли?

Len'a (crazy) наградила ее испепеляющим взглядом — учитывая ее пронзительно-зеленые линзы, это было нетрудно.

— … А потом удача так и поперла. Все обратно отыграл и еще пятьсот баксов сверху.

— Зачем ты нам это рассказываешь? — не выдержала я. — Неужели адаптация к богатству продолжается? И ты хочешь увидеть наши вытянувшиеся лица?

— Дело не в этом, — отмахнулась Len'a (crazy), — он сказал, что я приношу удачу, а потом… Потом мы всю ночь пили шампанское и разговаривали. Естественно, это было розовое шампанское из «Глобуса Гурмэ». — Лена не была бы собою, если бы не позволила этому хвастливому комментарию вырваться из интеллигентно накрашенных губ. — Знаете, девчонки, никогда мы не были так близки. Я узнала о нем все. О его первой любви и первой жене. О чем он мечтает… А когда начало светать, он намекнул, что собирается сделать мне предложение!

— Видимо, много шампанского выпил, — вставила Марина.

— Только вот… — Len'a (crazy) замялась. — Еще он признался, что полигамен.

Мы переглянулись, я еле удержалась от кривой ухмылки, а менее тактичная Марина все-таки прыснула в испачканную сметаной ладонь. При всем моем уважении к чужим капиталам Пупсик на героя-любовника никак не тянул, в лучшем случае он напоминал пресыщенного Винни Пуха.

— И ничего смешного, — обиделась Len'a (crazy), — я к вам по-человечески, а вы… Короче, помимо меня у него еще две бабы есть.

— И ты вот так спокойно и позитивно об этом рассказываешь? — удивилась я.

— Они появились давно, еще до меня. Какие-то Лола и Анфиса. Наверняка псевдонимы. С первой он встречается уже пять лет, со второй — больше года. Обеих содержит, обеим квартиры купил, тачки, одевает в Милане. Лоле оплатил грудные имплантаты, Анфисе купил конюшню с лошадьми. Она типа светская, верховой ездой занимается. Вот. — Она замолчала и уставилась на нас выжидательно, словно на распределении ролей в этом театре абсурда нам с Мариной достался финальный выход с бессмысленным морализаторством.

— Что — вот? — после мхатовской паузы рискнула поинтересоваться я. — Ты решила его бросить?

Лена смачно сплюнула в салфетку полупережеванные блинные остатки. Она становилась невыносимой, когда злилась. Какие уж тут правила приличия! Парочка немцев — картинная старушка в симметричных седых кудельках и краснощекий старичок в круглых очочках, — скромно чаевничавшие за соседним столиком, посмотрели на нас с таким неодобрением, что Лена, не выносившая любой в свою сторону протест, показала им язык. Да еще и с такой многозначительностью пошевелила кончиком оного, что немцев как ветром сдуло.

— А нечего на меня было смотреть, — спокойно, почти приветливо подытожила она. — Нет, никого бросать я, естественно, не собираюсь.

Пупсик — мой шанс. Дверь в другой мир. И что-то мне подсказывает… он влюблен. Его откровенность — это переход на новую ступень наших отношений.

— Кажется, такой подход называют позитивным мышлением, — вполголоса пробормотала я.