«Наперед нужно согласится в вере. Мне известно, что некоторые из присутствующих здесь заражены ересию». Вслед за тем, представляя Символ Никейский, он обещался исполнить все, чего от него не потребуют, если только все согласятся подписать этот Символ. Дионисий миланский первый взял бумагу, чтобы засвидетельствовать свое согласие с никейским исповеданием, – как Валент выхватил из рук его перо и бумагу, и заседание кончилось общим смятением. Народ, присутствовавший в церкви, где все это совершалось, начал изъявлять неудовольствие за оскорбление веры. Тогда ариане положили перенести заседания из церкви во дворец[266].

Вслед за тем, из дворца объявлено было народу от имени Констанция, составленное арианскими епископами, новое изложение веры в виде едикта, или послания. Оно исполнено было нечестивых мнений, между тем, ариане выдавали его за внушенное свыше, и хотели заменить им исповедание никейское[267]. Поставляя предлогом умиротворение Государства и Церкви[268], они домогались всеми мерами, чтобы это изложение, всеми было принято, и Афанасий всеми осужден, отвергнут.

При возобновившихся заседаниях, во дворце, присутствовал сам Констанций, тайно, за завесою. Но ничто не устрашило мужественных защитников веры отеческой, ничто не заставило их поколебаться в неизменяой верности ревностнейшему поборнику ея на Соборе Никейском, и после Собора в течении тридцати лет, за нея непрерывно ратовавшему с врагами. Не вытерпев смелых речений, какия исходили особенно из уст Люцифера, Констанций оставил свою скромность, и когда ему указывали на недобросовестность обвинителей Афанасия прямо объявил собору; «я сам – обвинитель Афанасия; для меня поверьте им». – «Противно правилам церковным – осуждать отсутствующаго, и входить в общение с еретиками», – возражали твердые епископы. «Моя воля, – отвечал Констанций, – вот для вас правило! Епископы сирские никогда мне в этом не противоречат. Мне повинуйтесь моему требованию или и вас пошлю в ссылку». Наконец, раздраженный несогласием подписать осуждение Афанасия, Констанций дошел до того, что обнажил мечь против защитников правды[269].

Евсевий, Дионисий, Люцифер действительно были сосланы в разные города Востока, в заточение. Таже участь постигла и других епископов, которые не хотели отречься от общения с Афанасием. Разосланы были по городам чиновники с требованием от епископов, чтобы они подписали изданное повеление. О том же велено стараться и местным гражданским начальникам, под угрозою наказания[270]. Констанцию хотелось отнять у Афанасия всякую защиту на будущее время. Он не оставил в покое и еп. римскаго, Ливерия. Сперва отправил к нему своего евнуха с дарами, для преклонения на свою сторону, и когда эта мера не имела успеха, вызвал его к себе в Милан. Но и здесь не мог поколебать архипастыря, ублажавшаго жребий изгнанных со своих престолов. «Соглашайся в пользу мира, подпиши, и возвратишься в Рим», – так говорил ему Констанций, заключая свои убеждения. Ливерий отвечал: «я уже простился с братиями в Риме». – «Даю тебе три дня сроку для размышления», – прибавил Констанций. – «Три дня, или три месяца, не переменят моего решения. Посылай, куда хочешь»[271], – сказал еп. римский, и подвергся общей участи вместе с прочими защитниками Афанасия, – хотя и не выдержал подвига исповедничества до конца. – Не укрылся от гонений и столетний Осия в отдаленной Испании. Неоднократно писал к нему Констанций, чтобы отвлечь его от общения с архиепископом александрийским; двуекратно вызывал его к себе для убеждения: но старец знал, кого защищал, видел, к чему стремятся замыслы врагов Афанасия. «Не верь сообщникам Урзация и Валента, – писал он Констанцию, – здесь дело идет не об Афанасие, а об их ереси. С арианами не только не хочу я быть в согласии, но и проклинаю их ересь; – не подписываю осуждения Афанасия, котораго мы, Церковь римская и весь собор (сардикийский) признали чистым»[272]. Не побежденный старец был задержан в Сирмии, и здесь около года, держимый в удалении от своей паствы, обманом врагов и недугами старости преклонен был подписать неправославный символ, но осудить Афанасия и тогда не согласился.

В то время, как угрозами, насилием и коварством приготовлялось на Западе общее отступление от Афанасия, – явился в Александрии летом Императорский нотарий Диоген, с требованием, чтобы епископ александрийский оставил свою Церковь[273], – не предъявляя, впрочем, никакого повеления от Констанция. Хотя можно было гадать, от кого исходило такое распоряжение; однако же, св. Афанасий, имея в виду прежния письменныя уверения Констанция сохранить ему кафедру до конца жизни, не мог оставить его по одному словесному требованию чиновника, тем более, что сам Диоген к нему не являлся[274]. С своей стороны, народ и даже городское начальство также не расположены были отречься от своего епископа, – и Диоген, после четырехмесячных настоятельных требований, должен был удалиться[275].

Спустя две недели, вступил в Александрию (5 янв. 356 г.) начальствующий над войсками, расположенными в Египте, Сириан, которому предписано было содействовать предпринимаемым против Афанасия мерам[276]. Но так как и к нему не было прямаго повеления удалить Афанасия из Александрии, – Констанций, или имел еще столько совестливости, что не вдруг решился противоречить своим прежним повелениям, или переговоры его с западными епископами еще не были кончены, – то дела оставались в прежнем положении. Между тем, содержание военных сил в Александрии, дружное обращение Сириана с известными арианами, разглашения ариан, будто они имеют письмо от Констанция об изгнании Афанасия, – все это не предвещало ничего добраго.

Прошел еще месяц в тревожном ожидании. Вдруг, в одну ночь (с 8 на 9 февраля), когда народ, вместе с своим архипастырем, по причине наступающаго пятка, находился в церкви Феоны, – Сириан придвинул к этому храму до пяти тысяч вооруженных воинов, и внезапно окружил собрание молящихся. Св. Афанасий, зная, против кого устремлено это нападение, и не желая подвергать опасности свою паству, приказал диакону читать псалом (135-й) а народу – припевать: яко в век милость Его, между тем расходиться всем по домам. Уже воины ломились в двери церковныя; но народ не хотел оставить своего Пастыря в жертву врагам. Воины ворвались в храм, пустили несколько стрел в молящихся, обнажили мечи, окружили святилище, разсыпались по церкви: народ не расходился. Тогда св. Афанасий приказал пронести молитву (вероятно, отпустительную), и когда уже большая часть вышла, а другие выходили, – монахи и клирики увлекли его с собою. Среди смятения, произведеннаго ворвавшимися воинами, и от пущенных стрел несколько девственниц лишились жизни, другия были ограблены, иныя потерпели поругание[277]. Но тот, кого Сириан думал захватить в