Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну уж нет, Поль! – громко и четко произнес он. – Не надейтесь, что я тоже попаду в эту грубую ловушку.
И поскольку ребенок не двигался, добавил:
– Не принимайте меня за дурака, Поль!
Это он выкрикнул гораздо громче, чем ему хотелось бы. Поль открыл глаза. Он испугался раскатов голоса своего учителя, схватил позолоченный колокольчик и тревожно зазвонил.
Андре обернулся к двери. Мадлен была уже здесь.
– Что стряслось?..
Она подбежала к Полю – что случилось, ангел мой, прижала его к себе. Поверх материнского плеча Поль холодно смотрел на Андре. И это был… вызывающий взгляд. Да, вызывающий. Андре чуть не задохнулся. Он сжал кулаки – нет, не бывать этому!
Мадлен лихорадочно повторяла: все в порядке, душа моя?
– Н…ничего, м…ма…ма, – ответил тот с трудом. – Ус…уст…устал…
Андре молчал, закусив губу. Мадлен старательно и заботливо прикрыла Полю ноги пледом и опустила шторы.
– Пойдемте, Андре. Пусть он отдохнет, ребенок обессилел…
Шарль предпринимал шаги, которые ему многого стоили, он надеялся, что это в последний раз, что ему не придется просить помощи Гюстава Жубера, наемного работника брата, это было бы немыслимо!
А тяжкие испытания все не кончались. Следовало во что бы то ни стало выпутаться из них.
Особняк Перикуров очень изменился. Повсюду, как в больнице, царила тишина, лишь изредка прерываемая шагами слуг, которых осталось всего четверо. Теперь у подножия широкой лестницы помещалась стальная платформа, на которой при помощи штурвала и блоков коляску Поля можно было поднимать и спускать. Механизм напоминал средневековую машину для пыток.
Горничная сообщила ему: госпожа ожидает вас наверху. Шарль, задыхаясь, поднялся по лестнице. В полумраке он не сразу разглядел Мадлен, которая с очень прямой спиной сидела около инвалидной коляски. Медленными движениями она гладила исхудавшую руку ко всему равнодушного Поля.
– Садитесь, пожалуйста, дядюшка, – сказала Мадлен, ее чистый голос не соответствовал замогильной атмосфере комнаты. – Какими судьбами?
Шарля охватило сомнение. Этот голос – властный, почти начальственный – показался ему предвестником чего-то особенного.
Он решился.
Поскольку, как известно, женщины ничего не смыслят ни в политике, ни в делах, он сделал акцент на чувствах, к чему они испытывают особую склонность. Он стал жертвой недоброжелательности. Хуже того, манипуляций. Кое-кто злоупотребил властью, которую он делегировал, и…
– Что я могу сделать для вас, дядюшка?
На мгновение Шарль впал в нерешительность.
– В общем… мне нужны деньги… Немного. Триста тысяч франков.
Две недели назад его собеседница была бы более сговорчива. Гюстав посоветовал Мадлен помочь дяде, и после их злосчастного недоразумения при мысли, что тот покинет банк, она так запаниковала, что охотно бы послушалась его. И Шарль ушел бы с чеком, даже не успев и рта раскрыть. Но с тех пор все наладилось. Приходил Гюстав. Благодарил ее. В руке у него было письмо, в котором Мадлен писала, что по-прежнему доверяет ему, Жубер несколько театральным жестом бросил его в камин. Опасения Мадлен утихли, она чувствовала, что может сама решать, как поступить.
– Триста тысяч франков – это примерно стоимость ваших акций в банке, не так ли? – ответила она. – Почему вы их не продаете?
Шарлю и в голову не приходило, что Мадлен может интересоваться подобными вопросами.
– Это наши единственные авуары, – терпеливо объяснял он. – То, что пойдет на приданое нашим дочерям. Если я продам акции… тогда, – он коротко рассмеялся, чтобы подчеркнуть всю нелепость ситуации, – я просто на паперти окажусь!
– Да что вы… До такой степени?
– Именно! Поверь, я обратился к тебе только потому, что исчерпал все остальные возможности!
Вдруг Мадлен разволновалась:
– То есть, дядя, вы… вы в шаге от разорения?
Горестно вздохнув, Шарль кивнул:
– Так и есть. Через неделю я стану банкротом.
Мадлен сочувственно покачала головой:
– Я бы охотно помогла вам, дядя, но ваши слова мешают мне это сделать, поймите меня.
– То есть как? Почему же?
Мадлен сложила руки на коленях:
– Вы же уверяете меня, что находитесь на грани банкротства. А тому, кто скоро умрет, дядя, денег в долг не дают, вы прекрасно это знаете…
Она издала сухой, короткий смешок:
– Если бы я не боялась показаться грубой, то сказала бы попросту… что покойникам денег не раздают.
Она на мгновение отвернулась, достала из кармана носовой платок и вытерла струйку слюны, текущую у сына по подбородку.
– Я даже спрашиваю себя, вполне ли законно давать деньги тому, кто приговорен…
Какая низость! Шарль заорал:
– То есть пусть имя Перикуров опять вываляют в грязи, ты этого хочешь? Этого хотел бы твой отец?
Мадлен грустно улыбнулась ему. Ей было его жаль.
– Он всю жизнь помогал вам, дядя. Он заслужил, чтобы вы оставили его память в покое, вам не кажется?
Шарль так поспешно поднялся, что опрокинул стул. Его чуть удар не хватил.
Но зря Мадлен воображает себя победительницей: Шарль всю жизнь участвовал в политических баталиях и научился покидать поле битвы с высоко поднятой головой.
– Я вот думаю, что ты за женщина…
Вопрос сопровождался таким испытующим взглядом, перед Шарлем встала задача непредвиденной сложности.
– Или, вернее, – он посмотрел на Поля, – что ты за мать.
Это слово буквально прозвенело в воздухе.
– Что… что вы имеете в виду, дядя?
– Какая мать допустит, чтобы вверенный ее заботам сын упал с третьего этажа?
Она вскочила, задохнулась.
– Это был несчастный случай!
– Что ты за мать, если твой семилетний сын так несчастен, что у него появляется желание выброситься в окно?
Этот выпад убил Мадлен. Она покачнулась, зашарила в поисках опоры. Выходя из комнаты, Шарль, не оборачиваясь, добавил:
– Рано или поздно всем нам приходится платить по счетам, Мадлен.
Последняя остановка перед банкротством. Шарля шокировало осознание того, до какой степени расходится с окружающими его взгляд на вещи.
Увидев, что Шарль входит в ресторан при Жокей-клубе Жубер отложил газету «Авто», убрал с колен салфетку, встал и приглашающим жестом вытянул вперед руки. Он указал на свой стол и с сожалением произнес:
– Простите, Шарль, что вынудил вас приехать, но суфле – блюдо капризное, оно, как говорится, не ждет…