– Эразмус, поговори с ними, – велел Дабби. – Только не особо высовывайся. Отряд, слушай меня! Бить залпом, прицельно, по моему выстрелу. Товьсь! Целься! Эразмус, давай.

Громадный рыбак Эразмус выпрямился.

– Эй, ребята! – не надсаживаясь, но необыкновенно громко проревел он. – Вы чего там шумите?!

– …ворота!.. – донеслось от решетки. – Кто велел?..

– Кому надо, тот и велел! Вы кто такие?

– …повстанческий имени Свободы…

– Ну, так лезьте через верх.

И несколько человек стали карабкаться по решетке вверх, перекидывая винтовки…

– Залп!!!

– Нет, миледи, – сказал полковник, глядя ей прямо в глаза. – Этого я сделать не могу. В конце концов, это опасно.

– Но в доме опаснее стократ!

– Уже нет. Мятежники убрались отсюда. Думаю, к полудню основные события закончатся. Поймите, есть чисто мужские дела… Нет.

– Тогда я пойду одна!

– Девочка! – полковник внезапно взял ее за плечи и чуть встряхнул. – Одумайся! Как это будет выглядеть? Кого ты пойдешь искать?

– Олив… моя лучшая подруга! А с Глебом… мы поклялись, что мы будем, мы – четверо… – она замолчала.

– Я – тебе – обещаю, – раздельно сказал полковник, – что за обеденным столом вы соберетесь все. А если решите пригласить кого-то еще…

– Да Боже мой! – всхлипнула Светлана. – В любой день, в любой час…

– Тогда – ждите, – он улыбнулся.

Залповый огонь был страшен. Острая длинная пуля винтовки Янсена калибром четыре десятых дюйма на средней дистанции пробивает два, а то и три тела, оказавшихся на ее пути. Поэтому первый же залп, произведенный волонтерами Дабби, нанес мятежникам урон, от которого они не оправились. Тем более, что, привыкнув к безоружности и неумелости противника, опьянев от крови, причиненных смертей и безграничной власти над вчера еще гордыми людьми – они не могли и не хотели подставлять под пули себя, рискуя потерять не только бесценные жизни, но и содержимое своих мешков и карманов. Давно известно, что мародеры трусливы… и немало сражений проиграно было из-за того, что наступавшим не вовремя подворачивался обоз врага…

Нападавшие откатились и залегли. Видно было, как матросы пинают лежащих.

– Не стрелять, – сказал Дабби. – Элмер, помоги-ка мне…

С помощью Элмера перезаряжая винтовку, Дабби выстрелил четырежды. Больше никто не пытался поднять мятежников.

Полчаса тянулась вялая перестрелка. Лишь одного из волонтеров зацепило: сбило шляпу и пробороздило темя. Рана обильно кровоточила, но и только. Потом наблюдатель, оставшийся у тыловой баррикады, крикнул, что и с того конца подходит колонна. Дабби оставил четверых, в том числе и Глеба, а с остальными перешел туда. Судя по звукам, там повторялось нечто подобное. Разве что противник попытался ответить залпом на залп, но это было несерьезно. Теперь с двух концов моста летели пули, утыкаясь в гранит или высекая щепу из дерева. Потом «южные» попытались ползком подобраться к самой решетке – их лениво отогнали. Появились просветы в тучах. Глеб посмотрел на часы. Было ровно девять.

(Мятеж выдохся. Четыре сотни матросов с затонувшего под утро крейсера, до тысячи мастеровых, которых уже несколько месяцев старательно распаляли бредуны, и неизвестное количество всяческого отребья, всегда присутствующего в портовых городах, бандитов, выпущенных из тюрем в первый час десанта, и самих бредунов, ставших из агитаторов весьма грамотными командирами, – все они, казалось, являют собой грозную силу… Но ополченцы так и не сдали комендатуру порта, отбивая приступ за приступом, и в мэрию мятежники ворвались, но закрепиться там не смогли. Ближе к утру полковник Вильямс счел возможным снять часть сил с обороны этих позиций и небольшим, но быстро растущим отрядом совершил стремительный рейд по правобережной части города, не столько уничтожая, сколько рассеивая и деморализуя мятежников. А утром вдруг оказалось, что силы мятежников рассечены: нижний мост находится под прицельным огнем из окон мэрии, а верхний – захвачен ополченцами! Командиры мятежников попытались организовать штурм верхнего моста – ясно, что там засела лишь жалкая кучка стрелков, – но уже началось повальное дезертирство. Каждый спасался как мог. К девяти часам лишь на левобережье остались организованные силы мятежников – группа примерно в три сотни человек, в основном мастеровых с текстильных мануфактур «Фицрой и Смитсон». При них же была команда канониров с крейсера, сумевшая на плотах вывезти два легких баковых орудия – правда, без пороха и ядер. Обиженные этим обстоятельством, канониры ни в какие схватки не вступали, сидели при своих пушках и к вечеру сдались морской пехоте с подошедшего «Стерлинга». Мастеровые же приняли бой, полчаса удерживали кладбище, потеряли немало народу, потом частью сдались, а частью ушли в горы со своим командиром Феликсом Елейном. Впрочем, это будет еще только вечером…)

На северном конце моста, на правом берегу, вспыхнула бешеная пальба, продолжалась минуту – и угасла. И тогда «южные» дружно вскочили и побежали. Глеб и трое волонтеров, находившиеся в перестрелке с ними, выпустили вдогон полтора десятка пуль, не особенно целясь – так, для обозначения морального превосходства. Но все же в кого-то попали – двое потащили третьего.

– Эй, хватит пулять! – грохнул Эразмус. – Не слышно из-за вас!

– Не стрелять! – сорванным голосом подтвердил Дабби.

– Повторите, кто вы! – уже в другую сторону прокричал Эразмус.

– …он городского ополчения! Полковник Вильяме!

– Вильямс? – шевельнулся Глеб.

– Чем докажете? – Эразмус.

– …ого дьявола? Не видно?..

Глеб встал и обернулся. Отсюда ничего нельзя было разглядеть. Он пролез под потертой, прошлого, наверное, века, почтовой каретой и вынырнул как раз в ногах у Дабби.

– Господин лейтенант, позвольте… Я знаком с полковником Вильямсом.

Дабби задумчиво посмотрел на него. Ничего не сказал, лишь кивнул. Элмер подал Глебу бинокль. Одно стекло у бинокля треснуло, и Глеб никак не мог к этому приспособиться, пока не догадался и не закрыл ненужный глаз.

Да, человек в мундире ополченческого офицера был тот самый, с которым он разговаривал вчера утром в комендатуре…

– Это полковник, – сказал Глеб, возвращая бинокль Элмеру.

– Слава Всевышнему, – тихо сказал Дабби.

– Ура… – прошептал кто-то сзади.

И вдруг – прорвало.

– Уррррааааа!!!

Волонтеры вскочили на ноги, размахивая винтовками, кто-то влез на повозку, потрясая кулаками, кто-то подбросил шляпу… Дабби, держа на отлете поврежденную руку, здоровой обнял Глеба за плечо:

– Ну, парень…

Глеб посмотрел на него. По лицу Дабби катились слезы. И тогда только Глеб понял, что плачет сам.

– Вот тут мы их и оставили, – сам себе сказал Глеб, непроизвольно выделяя последнее слово, и Дабби принял это на свой счет, но промолчал. – Да, тут… – он поднял руку и качнул размочаленный конец веревки.