– Замри!

Выкрикнув, Герхард фон Кассель выстрелил во льва. Он знал, что времени перезарядить ружье у него не будет. Сам бы он, выстрелив, мог ускакать, но сын оставался беспомощным перед зверем… И все же выстрел оказался не смертельным. Правый бок льва окрасился кровью, он страшно зарычал и прыгнул в сторону всадника. И вот тогда Гендрик показал, что он не потерял ни смелости, ни самообладания. Он метнулся к своей винтовке, мгновенно вскинул ее к плечу, прицелился… В отличие от отца, юноша оказался с левой стороны льва и попал точно в сердце. Но полюбоваться мертвым зверем отец и сын не успели.

– Смотри, – крикнул Герхард, – львица!

С высоты седла он видел то, что не мог еще видеть сын: раздвигая высокую траву, в их сторону прыжками мчалась львица. А оружие у обоих было разряжено. Мгновенно юноша вскочил в седло позади отца, и они поскакали прочь от убитого зверя. Через минуту до них донесся горестный вой львицы – донесся издалека. Герхард остановил коня, оглянулся: львица и не думала гнаться за ними. Она, рыча, ходила вокруг лежащего льва, время от времени опускала к его голове свою голову, ложилась рядом, снова вскакивала и ходила. Охотники смотрели долго, потом Гендрик сказал:

– Отец, это первый лев, убитый нами! Неужели мы не возьмем его шкуру?

Голос у парня дрожал от разочарования. Видя, что отец задумался, он горячо воскликнул:

– Давай вернемся и убьем львицу!

…Фон Кассель замолчал, оглядев своих слушателей, потом улыбнулся:

– Если кто-то хочет посмотреть, Труди покажет шкуру львицы, мы привезли ее с собой. А шкуру льва взял себе Гендрик.

– Смелый парень ваш сын, – произнес Ермошин с уважением.

– У меня и дочь отважна, как амазонка, – ответил фон Кассель, а Труди тихонько засмеялась. – Ей было десять лет, когда она сцепилась с гиеной и победила!

По тому, как переглянулись Труди и Эрих, Викентий Павлович понял, что Эрих эту историю уже знает. Но остальным было очень интересно, и отцу Труди пришлось рассказать и эту историю. У Труди была маленькая газель – совершенно ручная, ходившая повсюду за девочкой. Отец и брат подстрелили на охоте ее родителей, не заметив в высокой траве детеныша. Девочка выкормила красивого скакунка, газель была ее любимицей. Как раз в то время они оставили одно свое временное жилище и переезжали в поисках другого. На ночь все улеглись спать в фургоне, стадо загнали во временный крааль, двое оставшихся у них и кочевавших с ними слуг-готтентотов несли по очереди стражу у костра. Маленькую газель привязали к колесу фургона, но среди ночи Труди проснулась: ей почудился писк газели. Родители и брат спокойно спали, и она тихонько откинула полог и спрыгнула на землю. И в тот же миг газель испустила громкий испуганный крик, раздался противный лай, переходящий в вой. Девочка увидела в темноте, как какой-то зверь схватил ее газель и поволок в сторону. Веревка была порвана или перегрызена, но Труди, недолго думая, успела ухватить за самый ее кончик. Она уже узнала отвратительного зверя, потому что не раз видела гиен. Они были трусливы, но очень жадны. Обычно людей избегали, даже когда бродили стаями, но эту одинокую гиену, наверное, очень манил запах и голос малышки газели…

Вой, писк и крик девочки, конечно же, разбудили всех. Мать, отец и брат выскочили из фургона, бежали от костра слуги, а гиена, перепуганная, но невероятно жадная, не выпускала из сжатых челюстей ногу газели и пыталась утащить ее. Однако с другой стороны, перехватив тельце своей любимицы, ее держала Труди. И не просто держала: одной рукой она ухватила с земли какую-то ветку и колотила по гиене… Весь этот кавардак продолжался не более пяти минут. Когда подоспели отец и брат с ружьями, гиена уже удирала со всех ног в степь, а Труди сидела на траве, обнимая газель, и плакала – не от пережитого страха, а от жалости к своей любимице. Она боялась, что зверек умрет, но газель, хоть и была искусана, выжила, только осталась хромой…

Люся не выдержала и захлопала в ладоши. Эльза спросила:

– А где теперь твоя газель?

– Она осталась там… дома. Гендрик обещал, что будет заботиться о ней.

– Однако, фон Кассель, как я понимаю, вы все-таки вернулись в свой город? – спросил Петрусенко.

Тот кивнул, но ответить не успел. Рядом с верандой внезапно появился Виктоˆр Замятин. Эрих и Труди встали с крыльца, пропуская его, и он медленно поднялся на веранду. Вид у него был такой странный, что все внезапно замолчали. Викентий Павлович успел подумать: «Похоже, у парня опять приступ…»

Замятин обвел всех взглядом. Глаза у него были не просто испуганные, а какие-то затравленные.

– Я боюсь его!

Буквально все вздрогнули от этих неожиданных слов. А еще от самого голоса: почти шепота, в котором прорывались истерические всхлипы. На несколько мгновений все растерялись, а Замятин, переводя расширенные зрачки с одного человека на другого, быстро-быстро добавил:

– Этот Лапидаров! Он страшный! Я узнал его, и он меня тоже узнал! Но он меня не тронет, нет! Я закроюсь в комнате, и он не войдет!

Все это Замятин произнес по-русски, и вдруг стремглав бросился прочь, мгновенно скрывшись в сумерках сада.

– Что он сказал? – удивленно спросил фон Кассель.

– Он боится Лапидарова, – перевел Петрусенко. – Похоже, они были знакомы раньше, до Баден-Бадена… Или просто встречались.

– Викентий, он ведь по-настоящему напуган! – воскликнула Люся встревоженно. – Может быть, ему и правда угрожает опасность?

Сергей Ермошин успокаивающе погладил по руке Эльзу.

– Мне этот Лапидаров не нравится, – сказал он со смешком. – Но что-то не верится в его кровожадность. Ведь этот парень – Виктоˆр, – немного не в себе?

– Верно, – кивнул Петрусенко, – он страдает приступами слабоумия, депрессии и необоснованного страха… Возможно, этим все объясняется. Но кто знает… Он на днях мне тоже говорил что-то подобное: «Я его узнал…»

– Пойду найду его! – Эрих направился в сад, Труди за ним. – Не беспокойтесь, мы все узнаем!

Они ушли, а Викентий Павлович, чтобы разрядить обстановку, попросил фон Касселя:

– Вы не досказали свою историю… Так как же окончилось ваше кочевье?

– Три года назад английское правительство согласилось дать автономию нашей республике, теперь она называется Колония Оранжевой реки. Мы, повстанцы, получили милостивую амнистию. – Фон Кассель горько усмехнулся. – Можно было вернуться в Грааф-Лейк, и я это сделал, хотя сердце не принимало новую власть… Но, честно говоря, я устал кочевать – все-таки я не дикарь, а цивилизованный человек. И очень хочу, чтоб дети мои тоже выросли не дикарями. Хорошо в юности жить и расти на природе, закалять тело и характер. Но я всегда мечтал, чтобы Гендрик и Гертруда получили образование. Всему, что знал, постоянно учил их сам, у нас с собой были книги, учебники…

Когда семья фон Касселя вернулась в Грааф-Лейк, он узнал, что попал у англичан в «черный список» и что его имение и ферма конфискованы. Но очень скоро фон Кассель выкупил их у новых хозяев. Дело в том, что в последний год кочевой жизни он нашел настоящий клад! Однажды он и Гендрик ушли на два дня на большую охоту и оказались в густых зарослях у небольшого озера, в совершенно диком месте. Перед ними открылось невиданное и грандиозное зрелище – груды гигантских костей: огромных ребер, черепов и… Отец и сын одновременно испустили радостный вопль: среди костей они видели множество слоновьих бивней – больших и поменьше, загнутых и прямых, белых и желтоватых, отполированных солнцем, ветром, временем… Да, это было кладбище слонов – почти эфемерная мечта всех охотников за слоновой костью. Герхард фон Кассель перекрестился, обнял сына и сказал: