– Действительно, он и порядочный человек, и неглупый. Его все хвалят, а особенно мама. Но мне он противен. Я не могу с ним жить!

– Значит, у тебя выходит, как в былине: «Здравствуй, женимши, да не с кем жить»?

– Да, – грустно согласилась Любушка.

– А зачем же выходила за него замуж?

– Глупая девчонка. Вспомни, Феденька, сколько же мне тогда было?

– Почему меня не ждала?

– Но ведь я же говорю: я ждала тебя, ждала целых три года.

– Я тебя ждал пять лет!

– Так это ты. Ты – крепкий. Ты все можешь…

Ушакову как-то не хотелось спрашивать, но он все-таки спросил:

– А как же сын, Егорушка?

– Ты даже помнишь его имя? – засияла Любушка. – Он хороший мальчик, отлично учится. Черноглазый, красивый. Ему уже восемь лет.

– И тебе не скучно без него?

– Скучно, Феденька. Но я знаю, что он – мой, что он никуда не денется. А ты – ты скоро уедешь. И без тебя мне еще скучнее…

Так они сидели и говорили все об одном и том же – о своей юношеской любви, которая запылала с новой силой. Не могли наговориться, насмотреться друг на друга.

Три дня пролетели как одно мгновение.

– Ах, если бы завтра не состоялось заседание Адмиралтейств-коллегии! – говорила накануне вечером Любушка. – Пусть бы что-нибудь помешало – наводнение какое…

– Что ты, что ты говоришь, Любушка, окстись! – махала рукой тетушка. – Сегодня и впрямь ветер так и рвет с залива.

Но наводнения не случилось. Заседание прошло без помех. Капитан-лейтенанта Федора Ушакова назначили командиром 66-пушечного корабля «Виктор».

Императрица сказала о нем графу Чернышеву:

– Ушаков слишком хорош для императорской яхты. Ему командовать боевым, линейным кораблем!

И желание Екатерины было тотчас же исполнено. Ушаков должен был отправляться в Кронштадт. Любушка плакала навзрыд, прощаясь с Федей.

– Когда же я теперь снова увижу тебя, когда? – повторяла она, неотрывно глядя на него.

Слезы текли у нее по щекам, но Любушка не вытирала их.

Ушаков сидел, подперев кулаком свой квадратный подбородок. Молчал.

– Вот привози Егорушку в Кронштадт, в Морской корпус, – сказал он.

– Верно! Я отдам его в корпус и останусь жить в Кронштадте. Тогда я буду часто видеть тебя, мой дорогой! – улыбалась сквозь слезы Любушка. – Ну, поезжай, поезжай!..

И Федор Федорович уехал.

Ушаков недолго засиделся на Балтийском море. Чем больше Россия укреплялась на берегах Черного моря, тем больше требовалось на юге людей. По Кучук-Кайнарджийскому миру Россия получила право свободно плавать по Черному морю. К России отошли земли между Днепром и Бугом, города Азов, Таганрог, Керчь и Кинбурн, лежащий против Очакова, у входа в днепровский лиман. Турция признала независимость крымских татар.

На Черноморском побережье возникали укрепления и города. В Таганроге строили настоящие, глубокосидящие морские суда.

В недавно основанном городе Херсон на верфях было заложено несколько линейных кораблей. Туда с севера слали лучших корабельных мастеров. Туда же отправляли с Балтийского моря опытных морских офицеров.

В числе их получил назначение в Херсон и капитан 2-го ранга Федор Федорович Ушаков.

В начале июня 1783 года он отправился к новому назначению.

Ушакову приходилось ночевать в Петербурге, и он, не раздумывая, пошел на Двенадцатую линию к Настасье Никитишне.

Тетушку Настасью Никитишну он уважал больше, чем мать Любушки. Марья Никитишна не нравилась ему своей лестью, не нравилась за то, что никогда нельзя было понять, кого она любит, а кого – ненавидит.

А Настасья Никитишна совсем не походила на свою сестру. Она держалась просто, без дипломатии, и Федор Федорович чувствовал, что у нее он действительно желанный гость. Кроме того, ему хотелось узнать, где сейчас Любушка, не приезжала ли в Петербург, пока он с эскадрой плавал по белу свету.

Ушаков увидал Настасью Никитишну на огороде, возле дома. Тетушка очень обрадовалась гостю.

– Давненько вы не были у нас, Федор Федорович, – говорила она, когда вошли в комнату.

– Почти три года. Я за это время снова успел побывать на Средиземном море.

– А теперь куда?

– В Херсон.

– Это где же такое?

– Новый город на Днепре, у Черного моря.

– Чудное какое название – Херсон!

– Князь Потемкин хочет сделать город таким же великолепным, каким был древний Херсонес Таврический.

– И кем же в Херсон назначены?

– На верфь, командиром строящегося корабля.

– Значит, снова будете жить в полуденном краю? Гиблые места. Говорят: воды хорошей мало и лихоманки трясут. Теперь у нас с севера все, как птицы, летят на юг. А Любушки нашей так с тех пор и не слыхать, – сказала Настасья Никитишна, зная, что этот разговор Ушакову интереснее всего.

Федор Федорович открыл чемодан и достал оттуда красивый шелковый платок.

– Примите, пожалуйста, заморский подарок, – передал он Настасье Никитишне платок.

– Спасибо, Федор Федорович. Зря мне, старой, дарите. Лучше приберегли бы для кого-нибудь другого, молодого. Для Любушки…

– Любушке есть, – улыбнулся Ушаков.

Ему было приятно хоть поговорить о ней. Вообще в этом доме все напоминало Любушку…

Ночевал он в той же комнате, где тогда они вдвоем проводили все дни.

– Встретите Любушку – поцелуйте ее от меня, – говорила наутро Настасья Никитишна, провожая недокучливого гостя.

– А что же, может, и встречу. Все возможно. На Черном море только две верфи – Таганрог да Херсон. Там строится Черноморский флот. Муж у Любушки – флотский подрядчик, значит, не в том, так в другом наверняка живут…

…Солнечным июльским утром, предвещавшим знойный день, подъезжал Ушаков к Херсону.

Сначала, справа от дороги, показались какие-то мазанковые пыльно-желтые казармы. Потом версты три снова тянулась голая, выжженная солнцем степь. И наконец, начались невзрачные городские улицы.

Назвать Херсон городом еще нельзя было. На большом пространстве рассыпались беленькие одноэтажные домишки, крытые тростником. Даже церковь не возвышалась над ними. Только вдали, на самом берегу Днепра, виднелись дома побольше, адмиралтейские и портовые сооружения и постройки.

Въехали в Херсон.

Окна домов были заранее – от дневного зноя – закрыты ставнями. Чахлые кустики, посаженные вдоль улицы, стояли в пыли. Противно пахло кизяком: хозяйки топили печи, готовя завтрак.