class="p1">И разыскал Тэмужин Торил-хана в Черной роще на берегу Толы. И обратился Тэмужин к нему и сказал:

«О, хан, вы, побратим отца, мне ровно, что отец. Я вам привез подарок тещи — доху соболью».

И молвил растроганный Торил-хан:

«Доху соболью мне поднес —

Ты так меня уважил!

А я верну тебе улус,

Чтоб ты в нем княжил.

Ты соболей мне не жалел —

Благодарю я.

Весь твой распавшийся удел

Вновь соберу я.

Для почек предназначен таз,

В глазнице разместится глаз,

Не так ли говорят у нас?!»»[222]

Приезд Тэмужина к побратиму своего отца, предводителю хэрэйдов Торил-хану. Миниатюра из «Сборника летописей» Рашид ад-дина. Начало XIV века.

«Этими торжественными речами был скреплен союз, в силу которого кераитский (хэрэйдский. — А. М.) государь брал под свое покровительство сына своего бывшего анды, а Тэмужин официально признавал себя «клиентом» и даже вассалом Торила[223]; союз чрезвычайно важный, который просуществовал до 1203 года. В продолжение всего этого времени поддержка кераитов позволила будущему императору (Чингисхану. — А. М.) властвовать над большей частью древних монгольских племен. И наоборот — преданность Тэмужина своему сюзерену оберегала последнего как от любых внутренних смут, так и от нападений извне. После заключения этого пакта положение Тэмужина заметно упрочилось: у него появилось немало новых друзей (нукеров. — А. М.), и одновременно к нему возвратились многие друзья отца»[224].

«Поддержка и покровительство самого сильного хана Монголии сразу изменили положение Тэмужина… Но не только Борчу и Зэлмэ умножили число сторонников Тэмужина, хоть автор «Тайной истории» («Сокровенного сказания монголов». — А. М.) больше никого не упомянул…

Они группировались вокруг его ставки в верховьях Онона, по-видимому, рассеянно, как подобало «людям длинной воли»[225]. Как только весть о милости кераитского (хэрэйдского. — А. М.) хана к Тэмужину распространилась по Великой степи, эти люди объявили себя сторонниками нищего Царевича (Тэмужина. — А. М.). Соболья доха окупилась сверх меры.

По сути дела, Тэмужин не стал ни ханом, как Торил, ни вождем племени, каким был его отец, ни даже богатым человеком, потому что никто из новоявленных сторонников не был его данником или слугой. Тэмужин стал знаменем создававшейся, но еще не оформившейся партии, человеком, от которого ждали многого, но не давали ничего. Положение его стало еще более острым. И неприятности не замедлили последовать»[226].

Глава пятая

«Пришли мы отомстить…»

(1178–1179 гг.)

«Коли люди сошлись,

Коль они — побратимы,

Друг о друге заботы

Им необходимы.

Коли служат друг другу

Опорой надежной,

То и дружбу их

Люди зовут непреложной».

«Сокровенное сказание монголов»[227]

События из жизни Тэмужина, описанные в предыдущей главе, и прежде всего, его поездка к хэрэйдскому Торил-хану, имели большой резонанс, не были безразличны ни людям, ему сочувствующим, ни его врагам. Подтверждением тому явился набег на стойбище семьи Тэмужина отряда трех мэргэдских племен, которые ничтоже сумняшеся, посчитали, что час расплаты за обиду, нанесенную их сроднику Есухэй-батором, пришел.

Мэргэды спустя 20 (!) лет вознамерились отомстить за отнятую отцом Тэмужина, Есухэй-батором, у их сродника Чилэду жену Огэлун.

Мэргэды нагрянули неожиданно. Тэмужина и его семью спас чуткий слух служанки Хоогчин. Все, что они успели сделать, это поймать пасшихся в степи коней, вскочить на них и двинуться в сторону горы Бурхан халдун. А вот оставшимся без лошадей молодой жене Тэмужина Бортэ[228] и их служанке Хоогчин, последовавшим за ними «в крытом возке, запряженном пегим быком», далеко уйти не удалось, вскоре они оказались в руках ворогов-мэргэдов[229].

Вот как объяснил поведение Тэмужина в этом происшествии американский исследователь Джек Уэзерфорд: «При первом же признаке нападения жертвы обычно пускались в бегство, бросая свои стада и имущество… Смерти в таких набегах случались довольно редко. Молодых девушек захватывали в качестве жен, а мальчиков — в качестве рабов. Пожилым женщинам и совсем маленьким детям в таких нападениях обычно ничего не угрожало.

Мужчины, способные держать в руках оружие, как правило, спасались на самых быстрых и выносливых конях, потому что у них был наибольший шанс быть убитыми, а от них более всего зависело выживание всего рода…

В отчаянном мире кочевников, где смерть всегда была где-то рядом, никто не мог позволить себе такую роскошь, как искусственный кодекс благородного поведения. По их вполне прагматическим соображениям, оставив этих женщин мэргэдам, они как минимум замедлили продвижение захватчиков настолько, чтобы остальные успели спастись»[230].

Итак, главное для Тэмужина было выжить; и он знал, что в лесах на горе Бурхан халдун будет вне опасности. Именно поэтому спасшийся от преследователей Тэмужин с такой искренностью воздает хвалу предупредившей его семью об опасности служанке[231] и, главное, духам-хранителям горы Бурхан халдун, укрывшим его от погони, клянется чтить священную гору из поколения в поколение:

«Бурхан халдун гора

Жизнь ничтожную мне

Милосердно спасла,

Тело мое

Невредимым оставила.

Бурхан халдун гора

Месть жестоких врагов

Ты от нас отвела,

Ты для нас, для сирот,

Покровительница.

Что ни утро —

Тебя молоком окропим,

Каждодневную жертву

Тебе принесем;

Детям, внукам велим

Поклоняться тебе,

В поколениях станем

Тебя почитать».

«И, вознеся с благоговением такую молитву, Тэмужин увенчал себя поясом, словно четками, поддел на руку шапку и, оборотясь к солнцу и, окропляя молоком землю, трижды по три раза поклонился горе Бурхан халдун[232]»[233].

В процитированной выше клятве Чингисхана, как нам представляется, автор «Сокровенного сказания монголов» засвидетельствовал возрождение Тэмужином такой социальной нормы регулятивной системы догосударственного древнемонгольского общества, как культовый ритуал поклонения гению-хранителю горы Бурхан халдун.

Отметим, что специалисты-правоведы среди общественных регуляторов, «изобретенных» человеком в процессе самоорганизации, особо выделяют именно такие социальные нормы, как культовые ритуалы и обряды. «Они, — пишет А. В. Малько, — произвели поистине революционные изменения в его нервно-психической деятельности… позволили первобытным людям освободить свою психическую энергию от страха перед окружающим миром, и направить ее на производительную деятельность, создали условия для установления в обществе стабильных, в определенной мере предсказуемых и гарантированных отношений…»[234]

В данном случае мы как раз и имеем дело с одним из таких культовых ритуалов, существовавших, по свидетельству «Сокровенного сказания монголов», еще