Виктор тяжело вздохнул и опустил лоб на сложенные руки. Веки потяжелели, наконец начало клонить в сон.

— Значит, это ниточка тоже обрывается. И знаешь, что самое странное Лимьер? — Виктор приподнял голову, взглянул на помощника покрасневшими глазами. — Все воспоминания Дотре начинаются с приезда в город. Больше ничего нет, вообще.

— Возможно, — рассудительно предположил Лимьер, — Старые воспоминания просто не удается восстановить? Или играет роль сильные повреждения мозга?

Виктор снова уткнулся лбом в сгиб локтя и пробурчал невнятно:

— Нет, воспоминания или можно вытащить, или нельзя. Старые бледнее, конечно, более отрывистые, сумбурные, но какие-то моменты из прошлого все равно будут ярче. А тут ничего, словно и не было у него жизни до утра субботы.

— Значит, — медленно произнес Лимьер, взвешивая и оценивая слова, — его память просто стерли?

Виктор хмыкнул.

— Представь, что стерли память тебе. Лично я первым делом пошел бы пить и вспоминать, кто я и что в этой дыре забыл, а не покупать дорогие пистолеты и красть никому не нужных девиц.

— Логично, — согласился Лимьер, пощипывая пальцами подбородок. — В этом случае Дотре просто не знал бы, что ему нужно украсть сеньорину Лессар. Возможно, он получил инструкции уже после того, как ему стерли память? Но тогда вы бы увидели это в его разуме, если это не было ментальным вмешательством.

— И в этом случае увидел бы. Дотре не был хорошим магом, чтобы затереть такие следы, я бы заметил постороннее вмешательство или отложенный приказ, если только…

Виктор запнулся, выпрямился, мрачный и злой. Ему очень не хотелось признавать вслух то, что он только что подумал.

— Если только с ним не поработал менталист сильнее и искуснее меня. Должен признаться, таких единицы, и я их знаю. Тот же Альберт, например. Но его, во-первых, контролируют, во-вторых, следы магии все равно остались бы. Больше всего это похоже, — маг нахмурился, пощелкал пальцами, пытаясь сформулировать ускользающую мысль, — на то, как магия стирает сама себя. Подобие отложенного приказа, только катализатором стал не определенный срок, а постороннее вмешательство.

— То есть, — медленно уточнил Лимьер, чувствуя, что все еще хуже, чем он думал. — Кто-то смог поставить блок в сознании мага, который, во-первых, не обнаружить со стороны, а во-вторых, который при попытке считать что-то из разума, уничтожает все воспоминания?

Виктор подозревал, что все-таки смог бы обнаружить этот блок, если бы озаботился вообще просканировать разум трупа на неприятные сюрпризы, но признаваться в собственной непредусмотрительности не хотелось.

— Именно. И я, честно говоря, не знаю даже, как это можно было бы сделать, — это признание тоже далось тяжело, но тут умалчивать было бы бессмысленно. — Пожалуй, то, что считывал я память у трупа, и дало нам возможность узнать хоть что-то. Мертвый разум неповоротлив и инертен, его и читать сложно, и стирать, похоже, не легче. Попытайся я просканировать еще живого преступника, и его память стерлась бы сразу, я не успел бы и последние его минуты увидеть.

— Выходит, мы ищем невероятно сильного и умелого мага-менталиста, о котором не слышал никто из коллег. Я же правильно понимаю, что маги обычно знают о силах и способностях всех своих собратьев по ремеслу?

— Только в своей стране, — поправил Виктор, — и о прошедших официальное обучение. Но если наш загадочный менталист из Арфата или Хансеи, или самоучка… Хотя нет, самоучка не сможет развить свой дар до такого уровня, прежде чем неконтролируемая магия его сожрет.

— Иностранные агенты, — устало вздохнул Лимьер. — Еще лучше.

— Снова попахивает изменой, а? — невесело усмехнулся Виктор, растирая лицо. — Но я совсем забыл тебя обрадовать: в ближайшие дни мы ловим не арфатских шпионов, а наших родных модератов. Его Светлость де Руан желает именно на них повесить ответственность за взрыв поезда.

— Он может быть не так уж и не прав, — заметил Лимьер, поднимаясь. — Если исходить из предпосылки о выгоде, то модераты будут среди первых подозреваемых.

— Вот только Арфат явно стоит в списке повыше, — проворчал Виктор, понимая, что его попытки повсюду видеть иностранное вмешательство уже слишком похоже на паранойю. Раз уж даже помощник считает, что виновных следует искать среди террористов, то лучше к нему прислушаться. Но только позже.

Виктор взглянул на тяжелые бронзовые часы на столе, выглядящие вызывающе и неуместно. Он предпочитал маленькие и удобные карманные на цепочке, но похоже снова оставил их дома в другом сюртуке. Изящные кованые стрелки показывали девять часов утра. Когда же я спал в последний раз, устало задумался Виктор, и стоит ли считать сном беспокойную прерывистую дрему в вечер отъезда сеньорины Лессар?

— Вам стоит вызвать карету, — бесстрастно произнес Лимьер, видя, что шеф пытается заснуть носом в стол.

— Пожалуй, — неожиданно даже для самого себя согласился Виктор, чувствуя, что несколько часов сна на неудобном и ужасно коротком диванчике в приемной ему не помогут.

Уже в карете, слушая, как ритмично стучат колеса по брусчатке, Виктор снова попытался дотянуться до сознания Анаис. На какой-то момент ему показалось, что где-то в отдалении мелькает серебристый блик ее разума, но может, ему просто почудилось от усталости. Непривычное острое чувство одиночества и неприкаянности захлестнуло его с головой, магу захотелось докричаться до Анаис, убедиться, что с ней все в порядке, услышать в сознании ее недовольный голос с вечными испуганными нотками.

Виктор с усилием растер лицо, хотя ему захотелось надавать себе пощечин. Он не понимал, почему его так потянуло к почти незнакомой девице. Даже по своим сердечным подружкам Виктор не скучал, путал при случае и легко забывал. А тут мысли раз за разом возвращаются к одной и той же девице, и мысли-то не о расследовании, а о ней самой, о ее безопасности. Неужели так действует дьяволова привязка?

Если так, то все гораздо хуже, чем Виктор себе представлял.

Из кареты он почти вывалился, быстро взбежал по крутой лестнице доходного дома, где снимал достаточно богато обставленные комнаты. Молчаливая прислуга открыла сразу же, из столовой тянулись приятные запахи, но сейчас они вызывали у мага только тошноту.

— Разбуди меня в четыре пополудни, — распорядился Виктор, скидывая на руки служанке форменный сюртук. — И к этому времени свари свежий бульон. Больше ничего не надо.

В просторной спальне было темно из-за задернутых тяжелых штор. Спотыкаясь на каждом шагу, Виктор добрел до кровати и рухнул на покрывало, не раздеваясь. Сил уже не оставалось. Словно почуяв его слабость, чувство одиночества навалилось еще сильнее, сдавило горло, вцепилось в сердце ледяными когтями, но все же осталось без добычи — Виктор успел ускользнуть от него в глубокий сон, больше похожий на обморок.

Проснувшись, Анаис долго смотрела на ровный белый потолок над головой. Нет, она прекрасно помнила, где она и зачем, но слишком уж непривычно было спать на мягких перинах, не слышать непрерывного гвалта Скворечника за окнами, не ежится от постоянных сквозняков.