Но до капитана Сорви-голова не дошел смысл этих слов.

В ушах у него шумело, лицо пылало от негодования Машинально он обошел вокруг большой прямоугольной палатки, в которой помещался госпиталь, но никого не встретил.

Незнакомец, подслушивавший разговор, исчез. Тем не менее наблюдательный Сорви-голова увидел резко выделявшееся на белизне полотна черное пятно, словно нанесенное углем.

Возможно, это было старое, не замеченное раньше пятно. Да и теперь оно бросилось ему в глаза только потому, что, как показалось Жану, пятно это находилось у того места палатки, где стояли кровати полковника шотландцев и его сына. Впрочем, Жан не придал никакого значения этому открытию, весьма существенному для герцога, которого Жану не суждено было больше увидеть.

Вечером того же дня Сорви-голова ушел на ночное дежурство с десятью Молокососами. С ними должен был идти и Поль Поттер. Однако юный бур, всегда добросовестно исполнявший свои воинские обязанности, почему-то не явился на перекличку. Это случилось с ним впервые.

Было около десяти часов вечера. Над обоими лагерями нависла тишина. Сквозь дымчатые облака струился мягкий свет луны.

Вдруг из ложбины, прикрывавшей госпиталь, выскользнула какая-то безмолвная тень и быстрым, решительным шагом направилась к палатке, в которой спали полковник и его сын.

Человек шел босиком, вероятно, для того, чтобы не шуметь, и с ружьем на перевязи. Подойдя к палатке, он оглянулся и, убедившись, что никто не следит за ним, остановился у черного пятна, несколько часов назад замеченного капитаном Сорви-голова.

Он достал из кармана нож и с бесконечными предосторожностями, не спеша, нитку за ниткой стал разрезать толстую ткань палатки. Когда образовалось отверстие, достаточное, чтобы просунуть сквозь него руку, он заглянул внутрь палатки, освещенной тусклым светом ночников. Как раз против него стояла кровать, покрытая той клетчатой материей, из которой делается военная форма шотландцев.

Легкая дрожь пробежала по телу полуночника, когда он узнал мужественное лицо крепко спавшего полковника.

Обнаженная голова шотландца находилась всего в тридцати сантиметрах от полотна.

Без малейшего колебания незнакомец просунул в отверстие ствол своего ружья, приставил его к голове полковника и твердой рукой спустил курок.

Грянул выстрел, удушливый пороховой дым поплыл по палатке.

Поднялась невообразимая суматоха, и сестры милосердия, прибежавшие на крики испуганных больных, увидели младшего лейтенанта гордонцев бьющимся в жестокой истерике у тела своего отца, распростертого на кровати с пробитой головой…

В то время, когда так трагически погиб полковник герцог Ричмондский, Сорви-голова стоял на часах у самого переднего края.

Буры — храбрые, но беспечные воины — были плохими сторожами и разведчиками. Впрочем, дисциплина вообще не пользовалась особенно большим уважением в этой скроенной по-семейному армии. Приказы командиров выполнялись спустя рукава, а часовые были далеки от сознания лежащей на них огромной ответственности, которое свойственно дозорным европейских армий.

Трудно поверить, но именно наши юные сорванцы лучше всех справлялись с этой нелегкой задачей. Их бдительность никогда не ослабевала. И начальники бывали спокойны, когда ночная охрана бурского лагеря поручалась Молокососам.

В тот вечер Сорви-голова, который, подобно истому сыну могикан, смотрел во все глаза, заметил в зоне, разделяющей передовые линии обеих воюющих сторон, какие-то медленно движущиеся серые тени. Луна скрылась за облаками, стало темно.

Капитан Молокососов решил разобраться, в чем дело.

Лучше всего, конечно, пойти самому и посмотреть. Средство верное, по рискованное. Можно как раз угодить под перекрестный огонь буров и англичан.

И все же Сорви-голова отправился, взяв с собой юнгу Финьоле, бура Иориса, итальянца Пьетро, португальца Гаетано и креола из Реюньона. Все шестеро скинули маузеры, которые стесняли бы их движения во время разведки, оставив при себе только револьверы.

И вот они поползли, сдерживая дыхание, с чисто кошачьей ловкостью обходя малейшие препятствия.

Они продвинулись таким образом на триста-четыреста метров, когда Сорви-голова, находившийся впереди, различил шагах в двадцати от себя какую-то темную массу. Вглядевшись, Жан убедился, что ему навстречу, распластавшись на животе, ползет человек. Легкий, еле слышный шелест выдавал каждое его движение.

Благоразумие требовало от Жана Грандье сомкнуть линию разведки и поднять тревогу. Разведчик должен по возможности избегать боя.

Но попробуйте говорить о благоразумии с парнем, который на каждом шагу так и ищет случая оправдать свое энергичное и славное прозвище!

«Английский разведчик! — мелькнуло в голове Жана. — Я в два счета подцеплю его и возьму в плен».

Сорви-голова поднялся, в несколько гигантских прыжков очутился возле английского разведчика, бросился на него и что есть силы сдавил в своих объятиях. Но что за чудо! Его пальцы ощутили лишь пустоту, вернее — рыхлую грубошерстную ткань, по всей вероятности, одеяло. Однако вместе с тем он почувствовал и сопротивление.

Чьи-то невидимые руки тянули к себе одеяло, очевидно, за привязанные к нему бечевки.

— Меня провели! — прошептал Сорви-голова, постигший наконец легкомысленность своего поведения.

Увы, провели не его одного! Его товарищи точно так же, как и он, полонили вместо вражеских разведчиков тряпье.

Но к чему эта уловка?

Только для того, чтобы заманить их, взять в плен и напасть затем на бурских часовых, мирно дремавших с трубкой во рту.

Все произошло в несколько секунд.

Два взвода англичан — о, эти не скрывались! — окружили капитана Молокососов и его товарищей, схватили и повалили их прежде, чем они успели крикнуть.

Насмешливый голос сказал по-английски: — Эти юные болваны попались на удочку. Полузадушенный Сорви-голова зарычал от бешенства.

— Молчание или смерть! — приказал тот же голос. — Вперед, и без шума!

Сорви-голова понял грозившую бурам опасность. Во что бы то ни стало надо предупредить их, поднять тревогу, хотя бы ценою собственной жизни.

Подобно рыцарю Д'Ассасу[44], он ни минуты не колебался.