– Пропуск?

«Что за черт? – подумал комбат. – Не забрел ли я на участок соседнего батальона, где на сегодня, разумеется, был другой пропуск?» С неприятным чувством он остановился перед наставленным на него автоматом человека в плащ-палатке, уже кричавшего в темень.

– Товарищ сержант Матейчук!

– Что такое?

Комбат едва не выругался с досады – это была батарея Иванова. Он узнал голос его ординарца, который тем временем выбирался откуда-то из темени, наверно, из землянки.

– Кто такой?

– Это я, Матейчук.

– А, товарищ капитан? Проходите, – легко узнал его Матейчук, в одной гимнастерке подошедший к комбату и донесший с собой запах дыма и еще чего-то, приятно-съестного.

Часовой с молчаливой бесстрастностью взял автомат на ремень.

– Капитан тут?

– Тут. Проходите.

Он протиснулся через узкий проход в землянку, в которой было тепло до духоты и возле входа на полу стремительным пламенем сипела под синим кофейником паяльная лампа. Напротив, на устланных лапником нарах, с книжкой в руках лежал командир батареи Иванов. Землянка была полна бензинового чада, смешанного с приятным запахом кофе. Маленькая аккумуляторная лампочка под потолком неплохо освещала это уютное жилище.

– Привет, бог войны!

– Салют, салют, царица полей! – обменялись комбаты шутливым приветствием, и Иванов сказал:

– Как раз вовремя. Будем пить кофе.

– Ты все еще кофе пьешь? Завидую, завидую. – Волошин, пригнув голову, приткнулся в ногах командира батареи. – А я свой взвод ДШК потерял. Ходил, ходил...

– Да он тут, перед нами. В ста метрах ниже, – сказал сидевший на корточках Матейчук. – Могу показать.

– Ладно, немного погреюсь у вас, – сказал Волошин, потирая озябшие руки. – Так как настроение, бог войны?

– Соответственно обстоятельствам. Соответственно обстоятельствам, дружище.

С капитаном Ивановым они были знакомы еще с довоенного времени, когда командирами взводов вместе служили в одном гарнизоне и вместе участвовали в спортивных состязаниях по легкой атлетике. Потом встретились в окружении и относительно счастливо пережили его, хотя Иванов и вышел оттуда с четырьмя бойцами, без пушек. С первого дня наступления гаубичная батарея Иванова, выделенная из артполка, поддерживала батальон Волошина, и, как только представлялась возможность, Волошин не упускал случая лишний раз встретиться с другом, обсудить обстановку, увязать некоторые моменты взаимодействия, а то и просто потрепаться, как с равным, чего он не мог позволить себе в батальоне, где для всех был начальником, или в полку, где, наоборот, почти все были для него начальством.

– Что читаешь? – заглянул Волошин на обложку книжки. – А, Есенин!

– Есенин, да. Представь себе, ребята у немца взяли. Убитого. Зачем ему был Есенин, понять не могу.

– Может, по-русски читал?

– Может... Это же, знаешь, поэт! Поэзия, музыка, чувство! Жаль, до войны я его и не почитал как следует.

– До войны его не читали. О нем читали: кулацкий поэт и так дальше.

– В чьих-то окосевших глазах кулацкий. А по-моему, самый что ни есть человеческий. Вот послушай: «Ты жива еще, моя старушка? Жив и я. Привет тебе, привет! Пусть струится над твоей избушкой...»

– «Тот вечерний несказанный свет», – закончил Волошин. – Это и я знаю.

– Или вот еще. Почти уже про нас: «Струилися запахи сладко, и в мыслях был пьяный туман... теперь бы с красивой солдаткой завесть хорошо бы роман...» Ну как?

– В самый раз, – сказал Волошин. – Только романа и не хватает. Слышал, в шесть тридцать атака?

Иванов с затаенным вздохом отложил книжку, и хорошее, почти простодушное оживление разом стерлось с его лица.

– Как же, как же! Только что звонило мое начальство.

Он опустил с лежака ноги и принялся натягивать на трофейные шерстяные носки хромовые сапожки. Ординарец приглушил лампу и поставил на землю кофейник.

– А как со снарядами? – спросил Волошин.

– Почти никак. Распорядились занять у соседей. Послал ребят, должны привезти штук сорок. Значит, всего будет по двадцать на гаубицу.

– Да. Для моральной поддержки, – невесело заметил Волошин.

– Для моральной, конечно. Опять же я не могу расстрелять все за один раз. Мне же надо и на случай чего. Для самообороны.

– Само собой...

Тем временем гостеприимный Матейчук налил из кофейника две эмалированные кружки, отставил в угол треногу. Иванов вместо стола подвинул на лежаке квадратную доску планшета в холщовом чехле, на которую ординарец поставил кофе. Потом он вынул из вещмешка несколько обкрошенных ржаных сухарей.

– Ну, давай кейфанем, – гостеприимно пригласил Иванов. – Знаешь, люблю маленькие приятности, которые в состоянии себе позволить.

– Вот именно, только и утешения. А у нас и этого нет. Пехота! Не то что вы, аристократы войны: перина, кофе, ППЖ еще. Полный комфорт!

– ППЖ не держим, сам знаешь. А остальное почему не иметь? Была бы тяга.

– И тяги хватает. Трактора, автомашины. А у меня вон четыре клячи на батальон. Прежде чем оседлать какую, надо подумать, куда поклажу девать.

– Зато у тебя Джим, – выпалил Иванов.

– Был. Нету Джима.

– Что, подстрелили?

– Генерал забрал. Попался на глаза.

– Э, сам виноват! Чудак! Разве можно такого пса генералам показывать? Просил, мне не отдал. Ну и вот...

Кофе был огненно-горячий и вонял бензином. Волошин сгрыз пару сухарей, согрелся, ему по-домашнему стало уютно и хорошо со старым другом. Если бы не завтрашняя забота, которая тяжелым камнем лежала на душе, он готов был сидеть тут до утра.

– Еще налить? – спросил Иванов. – Матейчук!

– Нет, спасибо. Знаешь, я предпочитаю чаек. Слушай, а у тебя траншея пристреляна?

– Репер есть, – сказал Иванов. – За это можешь не беспокоиться. Точность гарантируется.

– Знаешь, не бахай чересчур вначале. Вначале я уж как-нибудь сам. Мне потом надо. Там, на высотке. Как зацепимся.

– С дорогой бы душой. Но ведь начальство потребует. Ему же, сам знаешь, главное – вначале чтоб грохоту побольше. Чтобы залп был.

– Залп, да. А мне не залп надо. Мне хотя бы по паре снарядов на пулемет. Они же, знаешь, имеют способность с того света возвращаться. Кажется, ты его уже разгрохал, два попадания было, а он через пять минут опять лупит.

– Взаимозаменяемость номеров, чего же ты хочешь! – сказал Иванов, принимаясь за вторую кружку. – Огневая подготовка.

– Подготовочка еще та, это я знаю. Под Звоновом взяли в плен немецкого снайпера. Два креста на кителе, можешь себе представить, сколько он настрелял нашего брата. И всего месячные курсы окончил. Спрашиваю, как обучались? Просто, говорит. Каждый день шесть часов огневой подготовки на полигоне. Вот практика.