Через семь минут «Урал-соло» фыркнул глушителями, провернул заднее колесо, разбрасывая мелкий щебень отсыпки, и умчался прочь, чтобы спустя час затаиться в одном из дворов города Корзова.

День рождения — тяжелое испытание. Особенно для именинницы, которой приходится и организовывать, и расплачиваться, и мужественно принимать на себя все поднятые гостями тосты. Наверное, именно поэтому Алла Альбертовна даже не шелохнулась, когда поздний гость открыл кодовый замок, скинул в прихожей куртку и обувь, повесил на вешалку шлем и, слабо поскрипывая половицами, обошел дом, вскоре найдя на втором этаже ее задрапированную белым шелком спальню.

Первая леди города разметалась по всей своей немаленькой постели, растолкав в стороны подушки, раскинув руки и утонув головой в пышных волосах. Маленькие, будто испуганно прижатые, ушки с красными точками проколов, удивленно вскинутые брови, узкий нос и подбородок. Точеные, изящные черты, словно вырезанные резцом мастера из слоновой кости, — настоящая эллинка в окружении темных, слабо шевелящихся прядей. Прямо-таки богиня. Медуза-Горгона. Красивая и смертоносная.

Варнак присел на край слабо колыхнувшейся постели, но даже после этого женщина не проснулась. Гость улыбнулся, протянул руку, осторожно провел по краю лица, убирая сбившиеся волосинки, вытягивая их из уголков рта, очистил лоб, откинув пряди вверх. Не удержался, скользнул подушечками пальцев чуть ниже, по ее шее, но тут же вернулся к подбородку.

Алла Альбертовна что-то неразборчиво пробубнила, отвернулась, перекатилась обратно, приоткрыла глаз, закрыла — но тут же нервно дернулась и распахнула оба, приподнялась на локтях, зловеще зашипела:

— Еще хоть раз ко мне прикоснешься — закричу! Юленька в соседней комнате. Она услышит. Она спит чутко, и так еле успокоилась.

— Ну, вот кто тебя за язык тянет, хозяйка Корзова? — развел руками Варнак. — Ведь ничего не делал, только волосы поправил. Теперь, если так все и оставлю, получится, что я тебя испугался. Это неправильно, я не боюсь. А дотронусь — закричишь. Придется поступить так: я до тебя все-таки дотронусь — но только один раз, немножко. И получится ничья.

Не дожидаясь ответа, он наклонился и крепко поцеловал первую леди прямо в губы затяжным поцелуем. Та, видимо растерявшись, не отстранилась, вытерпела стоически, но едва получила свободу, тут же истребовала ответа:

— Зачем приперся?

— Ты что, забыла правила игры, принцесса областной администрации? Это же всегда так делается! Я прихожу, требую справедливости. Ты посылаешь дуболомов переломать мне ноги. Я крошу их в капусту и прихожу снова. И если как в кино — то ты посылаешь снова, я опять крошу и являюсь как укор совести и символ возмездия. Правда, у тебя, как в кино, не выйдет. Ибо до тендера аккурат полтора дня осталось. Чем его обвалить — у меня есть, а чем меня устранить — у тебя нет. И придется тебе, милая, план строительства водохранилища спускать в мусор. Не то сделаю я тебе большую бяку. И прекраснейшая из мэров станет очаровательнейшей из арестанток.

— И откуда ты взялся на мою голову? — Она перекатилась по постели к торшеру, замотавшись в одеяло, протянула руку, взяла с полочки телефон, посмотрела дату и время, тем же способом вернулась назад, вымотавшись из одеяла обратно. Помогая себе локтями, подобралась выше, полуприсев и опершись спиной на изголовье. Одеяло соскользнуло по атласной ночнушке с кружевами почти до пояса. — Давай начистоту, Еремей. Тебя что, действительно интересует плотина — или какие-то варяги затеяли в моей области хитрую многоходовку?

— Если ты села, чтобы выглядеть деловой, то совершенно напрасно, — отвел взгляд Варнак. — Так ты выглядишь еще соблазнительнее. А я, вообще-то, не железный.

— Скотина похотливая! — моментально вспыхнула Алла Альбертовна. — В соседней комнате спит твоя девушка, а ты ее матери сальности говоришь!

— Ты чего, совсем с ума сбрендила?! — возмутился Варнак. — Какая она мне девушка, она же ребенок совсем! Что внешностью, что головой! До сих пор в миру эльфов пребывает.

— А ко мне на день рождения она с кем приехала, с дядей Степой? — Поджав ноги, женщина перенесла вес на колени и приблизила свое лицо вплотную к его глазам. Теперь она могла ругаться, не боясь разбудить дочку. Шепотом, конечно. — Кто мне там фокусы показывал, забыл?

— Она просто хотела произвести на тебя впечатление! В ашраме, кроме как у меня, не то что мотоцикла или денег — одежды приличной ни у кого нету. Сама наверняка знаешь. Вот она меня для представления и вывела.

— А ты почему согласился?

— Чтобы приятное ей сделать! Просто так, по-человечески. Она, между прочим, очень хороший и добрый человек. И ей хочется доброты и любви. Если не от мамы, то хотя бы от незнакомцев.

— Как ты смеешь говорить такое, бродяга безродный?! — полыхнули глаза мэра. — Я ее не люблю?! Я?! Да ты знаешь, что я для нее делала? Лучшие школы, лучшие репетиторы, любые игрушки, любые наряды. Все что угодно!

— Не деньгами любовь измеряется, снежная королева! Не вещи людям нужны — а добро, слова, самые обычные объятия. Не разумом любовь узнается. Через чувства она приходит, через ощущения, прикосновения, нежность. Тебе не понять, у тебя в груди ледышка замурована, — оскалился Варнак. — Деньги, политика, бизнес! Дочка на третьей строчке пятой страницы числится. Ты даже сегодня ее не обняла. И не поцеловала. Хотя ты, наверное, и не умеешь. Первая леди Корзова до таких телячьих нежностей не опускается.

— Не твое собачье дело!

— Тс-с! — Еремей прижал палец ей к губам. — Дочку разбудишь. Ты, когда ее укладывала, сказала, что ее любишь?

— Я всю жизнь делала для нее все возможное, — перешла на заговорщицкий шепот хозяйка. — Она это и так знает.

— Знать мало. — Варнак тоже понизил голос. — Нужно слышать. Слышать хоть иногда.

Их лица почти соприкасались, слова соскальзывали из уст в уста, дыхание щекотало, словно ласкающие кожу ладони.

— Когда ты последний раз слышала эти слова, прекрасная леди: «Я счастлив видеть тебя рядом, ненаглядная, родная, желанная моя? Счастлив видеть твои глаза, волосы, губы. Я люблю тебя, моя королева. Люблю так, что разрывается сердце, что перехватывает дыхание и темнеет в глазах. Люблю так, что не могу думать ни о чем, кроме тебя, и нет без тебя ни света, ни тьмы, ни самой жизни. Я люблю тебя. Очень тебя люблю…»

Поцелуй соединил их губы воедино, и женские руки обняли гостя так же крепко, как Варнак прижимал властительницу здешних мест к себе. Они потеряли равновесие, опрокинулись на теплую колышущуюся постель. Губы ненадолго разомкнулись, хозяйка шепнула:

— Не смей лезть ко мне в постель в уличной одежде… негодяй… И не молчи, не молчи…

Только через час, когда первую леди после некоторой слабости отпустило и наваждение, она поднялась, взяла его за руку и, обнаженная, провела через коридор в отделанную кафелем душевую, включила воду, подставила лицо горячим струям. Недовольно буркнула: