«Я был младшим лейтенантом, — вспоминал Чавес, — молоденьким и неопытным, и меня задержали на одном из колумбийских КПП с чемоданчиком, магнитофоном, фотоаппаратом, военной картой той зоны, где я искал информацию. Я фотографировал старичков, записывал беседы с ними, сверял их рассказы с картой, с местностью, на которой развертывалась “Битва при Перикере” в 1921 году. Мой прадед был одним из тех генералов, которые рядом с Аревало Седеньо участвовали в той баталии»(Agustin Blanco Munoz. Habla el comandnte Hugo Chavez Frias. Caracas: Ed. Catedra Pio Tamayo, 1998. P. 29.). Два дня находился Уго в «колумбийском плену». Его действительно можно было принять за военного разведчика, использовавшего «легенду Майсанты» для сбора информации. Ситуацию усугубляло то, что в его автомашине нашли ручные гранаты.

Колумбийский офицер строго отнёсся к арестованному венесуэльскому «шпиону», и у него было изъято всё — от автомашины до шариковой ручки. Допрос длился до поздней ночи. Потом Чавеса отвели в арестантскую каморку с тощим тюфяком, брошенным на деревянный настил. Уго долго не мог заснуть, ворочался с боку на бок, боясь не столько нового раунда допросов, сколько последующего возвращения в свой батальон. «Самоволка» в Колумбию могла закончиться для него самым плачевным образом, вплоть до изгнания с военной службы.

На следующий день колумбиец был более расположен к Чавесу, возможно, ознакомился с содержимым его блокнотов, прослушал магнитофонные записи бесед со стариками, ветеранами баталий Майсанты. Во время завтрака они заговорили о Великой Колумбии, государстве, в которое раньше входили их страны, о Симоне Боливаре и героической плеяде генералов, сражавшихся под командованием Великого Либертадора. Потом речь зашла о парадоксах истории, когда возникают никому не нужные границы, разделяя фактически один и тот же народ на колумбийцев и венесуэльцев. Колумбийский офицер оказался страстным поклонником и знатоком жизни Боливара, и надо ли говорить, что Чавес с упоением поддержал беседу на столь захватывающую тему. Он и думать позабыл о своём положении арестанта.

Обычной процедурой в случае ареста в приграничной зоне «подозрительных лиц» была их отправка в штаб для дальнейшего следствия. На этот раз колумбиец поступил иначе. Он пригласил Чавеса в местный ресторанчик, угостил его обедом, а потом проводил до границы. Машина и всё имущество было Чавесу возвращено, кроме гранат.

«Не забудь прислать мне свою книгу о Майсанте!» — крикнул колумбиец на прощание.

Почтительное отношение президента Чавеса к прадеду, как и следовало ожидать, побудило историков «от оппозиции» высказать свою, в корне противоположную точку зрения на Майсанту и с фактами в руках утверждать, что президент и тут был «не прав». С разгромными тезисами выступил в печати академик Олдман Ботельо, автор книги «Документированная история легендарного Педро Переса Дельгадо, Майсанты», выпущенной в 1995 году.

По мнению историка, реальные стороны личности «бандита» не слишком совпадают с тем идеальным портретом, который создал Хосе Леон Тапия и «разрекламировал» Чавес. Майсанта, служивший в армии диктатора Гомеса, дважды предал его. После первого предательства Гомес, несмотря на все враждебные набеги «последнего мужчины на коне», простил его и, более того, определил на государственную службу. Но второй раз «партизанщину» Майсанты оставлять безнаказанной было нельзя: он участвовал во вторжении генералов — авантюристов с территории недружественной Колумбии.

Перес Дельгадо, находясь под арестом, прибег к испытанному средству, написал Гомесу хвалебно-покаянно-просительное письмо: «Я повторяю клятву в том, что являюсь вашим верным другом и готов доказать это. Надеюсь, что вы с вашим всепрощением и чувством справедливости окажете мне честь, я выйду на свободу и смогу служить вам самоотверженно и верно. В этом я вам клялся и в этом снова клянусь»(Rafael Simon Jimenez. Maisanta, Guerrillero pedigueno y traidor // Zeta. № 1554. 17.03.2006.). Гомес уже знал, чего стоят лесть и клятвенные заверения Майсанты, приказал заключить его в казематы крепости Пуэрто-Кабельо. Педро Перес Дельгадо умер в 1924 году, и есть серьёзные подозрения, что он был отравлен.

Чавес несколько раз пытался установить место захоронения Майсанты. Последнюю попытку он предпринял, став президентом. Были подняты архивные дела, связанные с тюрьмой Пуэрто-Кабельо, привлечены к делу краеведы, просмотрены регистрационные книги городских кладбищ. Никакого намёка, никакого следа могилы выявить не удалось. Вполне вероятно, что по приказу Гомеса, который умел мстить даже мёртвым, тело Майсанты просто бросили в море на съедение рыбам.

В ноябре 1976 года в соответствии с батальонным графиком Уго был направлен на границу с Колумбией. Его взвод патрулировал в районах Кутуфи, Эль-Нула и Ла-Виктория, куда периодически просачивались отряды Армии национального освобождения Колумбии (ELN). Чавес впервые столкнулся с жестокой обыденностью подобных вторжений. Ему пришлось опрашивать жителей венесуэльской деревушки Ла-Чирикоа в глухой сельве Сан-Камило. В деревушку вошли партизаны и завладели нехитрым товаром из лавчонки. Владелец пытался оказать сопротивление, раздались выстрелы, появились убитые и раненые.

Составляя отчёт, Чавес написал, что грабителями были партизаны. Но уверен в этом не был. Разве партизаны могут быть заурядными грабителями и убийцами? После бумажных формальностей Чавес и его патруль отправились на катере вниз по реке Сараре искать партизан, но те как в воду канули. Единственные колумбийцы, которых они встретили, были рубщиками леса: испуганные взгляды, истощённые тела, рваная одежда. На все вопросы отвечали «не знаем», «не видели», «не слышали».

Новые впечатления, новые попытки осмысления жизни. Вспоминая о службе на границе, Чавес всегда подчёркивал, что она не прошла для него напрасно: «Партизанская война, армия, нищенский народ, мёртвый ребёнок. И в итоге ты, выходец из низов и когда-то тоже очень бедный мальчишка, начинаешь обдумывать всё увиденное, и если ты имеешь какое-то понимание исторического венесуэльского процесса, то эти размышления уже не остановить… И тогда я начал снова читать (книги) о Че, Мао, искать материалы в библиотеках, пытаться узнать причины этих процессов».

Не удивительно, что полученные знания требовали какого-то воплощения, росло желание поделиться ими. Так молодой офицер оказался на городском радио Баринаса, где начал вести еженедельную программу, а в местной газете «Эспасио» получил колонку, которой дал претенциозное название «Патриотическо-культурная проекция Седеньо 12». Статьи Чавеса того периода отличались высокопарностью и многословностью, избытком пышных эпитетов. Но патриотизм и боливарианская пассионарность пробивались через недостатки стиля и лексические излишества.

По его инициативе в воинской части при поддержке местного университета было создано аграрно-животноводческое хозяйство. Солдаты в свободное время выращивали овощи и выкармливали кроликов, что значительно улучшило рацион питания. На пустырях в окрестностях батальона были разбиты спортивные площадки, на которых вместе с военнослужащими охотно тренировалась городская молодёжь.

Офицеры «старой закалки» относились к нетрадиционному поведению младшего офицера если не презрительно, то с 63 иронией: они слишком много мнят о себе, эти новые лейте нанты-боливарианцы, licenciados(Licenciado (исп.) — лиценциат, кандидат, получивший первую учёную степень.) чересчур учёные, «почти адвокаты»! Уго на насмешки реагировал остро, защищал свою честь, невзирая на чины и звания, и в итоге наказывался «за неподобающую форму ответа непосредственному начальнику».