— Судя по тому, что рубашка у вашего адвоката была мокрой уже до нашего визита, его не так давно уже будили подобным образом, — с иронией заметил Мустафа, осматриваясь по сторонам. — Значит, мы не первые клиенты за этот вечер. Да, похоже, у твоего 7 адвоката обширная клиентура, и он должен быть преуспевающим человеком.

Рустам виновато развел руками. Адвокат тем временем проснулся и, пытаясь что-то понять или вспомнить, с интересом разглядывал своих гостей. Увидев, что тот очнулся, таксист, наклонившись над ним, затараторил:

— Добрый вечер, господин Блюменталь.

Вы, конечно, извините за наше вторжение, но нам очень нужна ваша помощь. Мой друг ищет одного человека, и, зная, что только вы сможете в этом помочь, я привел его сюда.

Сообразив, что эти люди пришли, чтобы ему заплатить, адвокат стал смотреть на своих гостей более заинтересованным взглядом.

Постепенно обретя способность изъясняться, он, собравшись с силами, вдруг произнес:

— Сто евро… вперед…

Мустафа Гази презирал пьяниц и никогда не имел с ними дел. Но сейчас у него не было выбора. Частный адвокат мог оказаться более полезным, чем любое государственное учреждение. Мустафа слишком хорошо знал европейскую бюрократию. Официальные лица, чиновники и юристы будут ему улыбаться, будут весьма охотно брать с него деньги, но вся их работа сведется к тому, что они станут поочередно отфутболивать его от одного офиса к другому. Так было, например, когда он пытался создавать в разных европейских городах спортивные общества для детей турецких иммигрантов. Точно такая же история приключилась и с попытками учредить фонд помощи албанским беженцам. Нет, на помощь официальных лиц надеяться не приходилось. Значит, выбора нет.

— Месье адвокат, вперед я не дам ни сантима, — веско произнес Мустафа. — Но я вам заплачу сполна и, более того, прибавлю еще и специальное вознаграждение, если вы наведете справки об одном человеке.

Хозяин комнаты вздохнул и принялся шарить по карманам. Достав оттуда какой-то замусоленный блокнот, он, потянувшись, поднял с пола карандаш и, приготовившись писать, вопросительно взглянул на Мустафу. Точнее, в сторону Мустафы, потому что опухшие и косящие глаза адвоката вряд ли могли отчетливо что-либо видеть.

— Этого человека звали Геворг Бедросян. Предположительно 1900-х годов рождения или чуть старше. Вернулся во Францию в 1920 году из Аданского вилайета. Вот и все, что я о нем знаю, — сказал ему Мустафа.

Нетвердой рукой адвокат нацарапал несколько слов и почесал карандашом лоб. Судя по всему, в его мозгоприкусовом аппарате начал понемногу разгораться мыслительный процесс.

— Вернулся во Францию, — задумчиво произнес он. — Извините, а каким способом? Поездом, морем или, может быть, пешком?

— Морем.

— Ах, морем? Морем…

Пьяный адвокат, шевеля губами, тупо уставился на свои каракули в блокноте. Мустафа уже начал опасаться, что он снова заснет, но адвокат спросил:

— Итак, что мы имеем в качестве исходных данных? Имя — Геворг Бедросян. Дата рождения — ориентировочно 1900-й год. Вернулся во Францию морем из Турции в 1920 году. Все верно?

— Да.

— М-да, с каждым годом зарабатывать деньги становится все труднее, — протянул адвокат. — А может, вы согласитесь выдать мне пятьдесят евро? На текущие расходы? — с надеждой сказал он, окинув грустным взглядом вереницу пустых бутылок. — Я дам вам расписку! Знаете, ничто так не способствует успеху процесса, как щедрый аванс.

Мустафа покачал головой:

— Я вам сказал, ни сантима. Вы получите все сразу и даже больше, но лишь тогда, когда справитесь с делом. Само собой разумеется, все ваши расходы тоже будут оплачены. Где меня найти, узнаете у своего компаньона, — кивнул он в сторону таксиста и вышел из комнаты.

Таксист Рустам нагнал его в коридоре и, предупредительно раскрыв перед ним входную дверь, заговорил, не скрывая воодушевления:

— Вай, дядя, тебе здорово повезло, что ты встретил меня! Ты не смотри, что он иногда пьет. У всех есть маленькие слабости. Он обязательно найдет твоего Геворга. Поверь, это лучший адвокат из тех, кого я знаю.

— В этом я не сомневаюсь, — с сарказмом в голосе ответил Мустафа Гази, спускаясь по лестнице и стараясь не задеть обшарпанных стен.

А еще через полчаса он наконец вошел в свой номер, не раздеваясь, упал на кровать и заснул как убитый.

Проснувшись поутру, он переоделся в халат и, побросав одежду в полиэтиленовые мешки, передал их горничной, попросив постирать и проутюжить. Подкрепив свою просьбу купюрой, он принял душ и в ожидании одежды включил телевизор и стал сканировать каналы.

Почти все станции, словно сговорившись, показывали выпуски новостей. Как закадычные друзья, улыбались друг другу лидеры стран, готовые на самом деле разорвать друг друга в клочья. Как заклятые враги, разрывали друг друга в клочья простые люди, которым, по большому счету, нечего было делить. Америка, как картошку, насаждала демократию в других странах, Россия, круша вокруг себя все, пыталась встать на ноги после тяжелого похмелья своей перестройки, а Евросоюз с головою ушел в решение проблемы однополых браков. Словом, мир медленно, но верно сходил с ума.

Новости перемежались рекламой и прочей ерундой, рассчитанной на телезрителя с интеллектом инфузории. Вдруг на одном из каналов промелькнули черно-белые хроникальные кадры, где люди в турецкой военной форме старого образца расстреливали каких-то гражданских. Голос диктора вещал:

«…B 1907 году к власти в Турции пришла партия младотурков, чьей целью было создание тюркской империи от Балкан до Алтая…»

— Не создание, а возрождение, — раздраженно поправил Мустафа и хотел было переключить канал, но что-то удержало его.

«.. Армяне вызывали ненависть младотурков еще и тем, что населенная ими область Западной Армении отделяла чисто турецкие районы от Азербайджана и других земель, населенных тюркоязычными народами, — продолжались замогильные завывания за кадром. — …По словам одного из организаторов геноцида, Талаат-паши, даже слово „армянин“ должно было исчезнуть из всех мировых языков».

Мустафа подавил в себе желание выключить телевизор и продолжал смотреть. Передача коробила его своим агрессивным напором и смакованием жестокости. Одни и те же кадры повторялись несколько раз. То ли из-за того, что создатели фильма смогли раздобыть слишком мало хроникальных материалов, то ли потому, что сцены расстрела должны были крепко-накрепко запечатлеться в сознании зрителей. «Вбивают идею таким же способом, как в армии вбивают строчки устава. После такого кино последний дебил будет знать, что турки — безжалостные убийцы», — с горечью подумал Мустафа. Когда передача закончилась, он еще долго продолжал смотреть на экран невидящими глазами, на котором уже прыгали и бегали участники какой-то очередной идиотской рекламной акции. Из этого состояния его вывел деликатный стук в дверь. Встав с места и оправив халат, он подошел и отпер ее. То была горничная с его одеждой в руках.