Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слабый ропот прошел по рядам прихожан.
— Мне кажется, — задумчиво вымолвила Сильвия Питтстон, —будто я знаю лично всех тех, о ком говорится в Писании. Только за последниепять лет я зачитала до дыр три Библии, и еще множество — до того. Хотя книги идороги в этом больном мире. Я люблю эту Книгу. Я люблю тех, кто в нейдействует. Рука об руку с Даниилом вступала я в ров со львами. Я стояла рядом сДавидом, когда его искушала Вирсавия, купаясь в пруду обнаженной. С Седрахом, Мисахоми Авденаго была я в печи, раскаленной огнем. Я сразила две тысячи воинов вместес Самсоном и по дороге в Дамаск ослепла от света небесного вместе с Павлом.Вместе с Марией рыдала я у Голгофы.
И опять тихий вздох прошелестел по рядам.
— Я узнала их и полюбила всем сердцем. И лишь один, — онаподняла вверх указательный палец, — лишь один из актеров великой той драмыостается для меня загадкой. Единственный, кто стоит в стороне, пряча лицо втени. Единственный, кто заставляет тело мое дрожать — и трепетать мою душу. Ябоюсь его. Я не знаю его помыслов и боюсь. Я боюсь Нечистого.
Еще один вздох. Одна из женщин зажала рукой рот, как будтоудерживая рвущийся крик, и стала раскачиваться все сильнее.
— Это он, Нечистый, искушал Еву в образе змия ползучего,ухмыляясь и пресмыкаясь на брюхе. Это он, Нечистый; пришел к сынам израилевым,когда Моисей поднялся на гору Синай, и нашептывал им, подстрекая их сотворитьсебе идола, золотого тельца, и поклоняться ему, предаваясь мерзости и блуду.
Стоны, кивки.
— Нечистый! Он стоял на балконе рядом с Иезавелью, наблюдаяза тем, как нашел свою смерть царь Ахав, и вместе они потешались, когда псылакали его еще теплую кровь. О мои братья и сестры, остерегайтесь его —Нечистого.
— Да, Иисус милосердный… — выдохнул старик в соломеннойшляпе. Тот самый, кого стрелок встретил первым на входе в Талл.
— Он всегда здесь, мои братья и сестры. Он среди нас. Но мненеведомы его помыслы. И вам тоже неведомы его помыслы. Кто сумел бы постичь этуужасную тьму, что клубится в его потаенных думах, эту незыблемую гордыню,титаническое богохульство, нечестивое ликование?! И безумие, воистинуисполинское, всепоглощающее безумие, которое входит, вползает в людские души,точит их, будто червь, порождая желания мерзкие и нечестивые?!
— О Иисус Спаситель…
— Это он привел Господа нашего на Гору…
— Да…
— Это он искушал Его и сулил Ему целый мир и мирские услады…
— Да-а-а-а-а…
— И он вернется, когда наступит Конец света… он, Конецсвета, уже грядет, братья и сестры. Вы это чувствуете?
— Да-а-а-а-а…
Прихожане раскачивались и рыдали — паства стала похожа наморе. Женщина за кафедрой, казалось, указывала на каждого и в то же время ни накого.
— Он придет как Антихрист, алый король с глазами, налитымикровью, и поведет человеков к пылающим недрам погибели, в пламень мук вечных, ккровавому краю греха, когда воссияет на небе звезда Полынь, и язвы изгложуттела детей малых, когда женские чрева родят чудовищ, а деяния рук человеческихобернутся кровью…
— О-о-о-о…
— О Боже…
— О-о-о-оооооооо…
Какая-то женщина повалилась на пол, стуча ногами по дощатомунастилу. Одна туфля слетела.
— За всякой усладою плоти стоит он… он! Это он создал адскиемашины с клеймом Ла-Мерк. Нечистый!
Ла-Мерк, подумал стрелок. Или, может, Ле-Марк. Слово былоему знакомо, но он никак не мог вспомнить — откуда. На всякий случай он сделалзаметку в памяти — а у него была очень хорошая память.
— Да, Господи! Да! — вопили прихожане.
Какой-то мужчина пронзительно завопил и упал на колени,сжимая голову руками.
— Кто держит бутылку, когда ты пьешь?
— Он, Нечистый!
— Когда ты садишься играть, кто сдает карты?
— Он, Нечистый!
— Когда ты предаешься блуду, возжелав чьей-то плоти, когдаты оскверняешь себя рукоблудием, кому продаешь ты бессмертную душу?
— Ему…
— Нечи…
— Боженька миленький…
— …чистому…
— А… а… а…
— Но кто он — Нечистый? — выкрикнула она, хотя внутриоставалась спокойной. Стрелок чувствовал это спокойствие, ее властныйсамоконтроль, ее господство над истеричной толпой. Он вдруг подумал с ужасом инепоколебимой уверенностью: человек, назвавшийся Уолтером, оставил след в еечреве — демона. Она одержимая. И вновь накатила жаркая волна вожделения —сквозь страх. Как будто и это была ловушка. Как слово, которое Уолтер оставилдля Элис.
Мужчина, сжимавший руками голову, слепо рванулся вперед.
— Гореть мне в аду! — закричал он, повернувшись кпроповеднице. Его исказившееся лицо дергалось, как будто под кожей егоизвивались змеи. — Я творил блуд! Играл в карты! Я нюхал травку! Я грешил! Я… —Его голос взметнулся ввысь, обернувшись пугающим истеричным воем, в которомутонули слова. Он сжимал свою голову, как будто боялся, что она сейчас лопнет,точно перезрелая дыня.
Паства умолкла, как по команде, замерев вполупорнографических позах своего благочестивого исступления.
Сильвия Питтстон спустилась с кафедры и прикоснулась к егоголове. Вопли мужчины затихли, едва ее пальцы — бледные сильные пальцы, чистые,ласковые — зарылись ему в волосы. Он тупо уставился на нее.
— Кто был с тобой во грехе? — спросила она, глядя ему прямов глаза. В ее глазах, нежных, глубоких, холодных, можно было утонуть.
— Не… Нечистый.
— Имя которому?
— Сатана. — Сдавленный тягучий всхлип.
— Готов ты отречься?
С жаром:
— Да! Да! О Иисус Спаситель!
Она подняла его голову; он смотрел на нее пустым сияющимвзором фанатика.
— Если сейчас он войдет в эту дверь… — она ткнула пальцем вполумрак притвора, где стоял стрелок, — готов ты бросить слова отречения ему влицо?
— Клянусь именем матери!
— Ты веруешь в вечную любовь Иисуса?
Он разрыдался.
— Палку мне в задницу, если не верю…