цифра! Ххааааххх, – ответил столовный сумасшедший и затрясся от накатившего смеха.

Я быстро понял, что вряд ли смогу добиться от него чего-то путного, а потому, обреченно выдохнув, встал из-за стола и направился восвояси, но, когда я уходил, хохотун сказал:

– Передавай ему привет, спящая красавица!

Я остановился, как вкопанный, затем развернулся и подошел к нему:

– Кому я должен передать привет?

– Твоему приятелю, – ответил сидящий с набитым капустой ртом. – У которого пасть не закрывается никогда.

Услышанное повергло меня в шок. Неужели он говорил о Вергилии? Больше не о ком. Этот персонаж уже не в первый раз опровергал то, что мне говорили врачи, но сам он явно не был образцом рассудительности и адекватности.

Решив, что, чем дольше пробуду в столовой с ним, тем хуже, я ушел в направлении своей палаты. Для этого мне вновь потребовалось вернуться в общую комнату, где по-прежнему находилось множество пациентов, некоторые из которых уже препровождались сестрами и санитарами обратно в палаты или снабжались необходимыми лекарствами. Вновь я прошел по тому месту, где когда-то лежал убитый мной старец. Закатное солнце, лившееся через большое во всю стену окно, освещало комнату оранжевыми лучами, выхватывавшими в воздухе облака пыли, ежедневно втягиваемой легкими пациентов и персонала.

Наконец я подошел к выходу в северный туннель, такой знакомый и привычный. Я видел окно в противоположном его конце, и подумал о том, что давно уже не пытался пересечь этот коридор, подтвердив или опровергнув тем самым гипотезу о его бесконечной протяженности. В итоге, постояв несколько секунд на пороге общей комнаты, я решил не делать этого, чтобы не запутывать и не сбивать себя с «пути истинного» еще больше.

Я подошел к двери своей палаты. Перед тем как открыть ее, невольно еще раз посмотрел на туннель, который так и не смог пройти целиком. Мне подумалось, что окно, которым он завершался, не приблизилось ни на сантиметр за пройденный отрезок пути из общей комнаты, я вошел и закрыл за собой дверь.

Глава 14.

Той ночью я заснул, впервые за долгое время это произошло, что называется, «без сучка без задоринки». Никаких снов я не видел, по крайней мере, не помнил ничего такого к моменту пробуждения. А проснулся я от стука в окно. Столь явный звук, хоть мне и не часто приходилось его слышать, нельзя было спутать ни с чем. Открыв глаза, я продолжал его слышать: «тук-тук, тук-тук».

Все еще лежа в кровати, я испытал ощущение сковывающего страха, когда боишься пошевелить даже пальцем. Я боялся дать ситуации какое-либо развитие, довольствуясь иллюзией контроля над происходящим, как это обычно бывает при столкновении с иррациональным ужасом. Однако вопрос иррациональности его в данный момент был сомнительным, учитывая явный источник моего беспокойства. Непрекращающийся «тук-тук, тук-тук».

В итоге со мной случилось то, что случалось почти всегда: любопытство победило. Я достаточно быстро вскочил с кровати, убедив себя в том, что стук объясняется каким-то вполне будничным явлением, типа ветки дерева, стучащей по окну от ветра. Тот факт, что деревьев не было возле здания и в помине, я решил проигнорировать. Иной раз, только сознательно обманув себя, мы способны на что-то решиться.

Я медленно прошел мимо стоявшего у стены стола, на котором ничего не было, кроме пары листов бумаги с тупым карандашом, лежавшим на них: ни лампы, ни тем более пресловутой свечки – в общем, ничего из того, что давало бы какой-то свет и чем пациент мог бы себе навредить. Правда это не помешало одной моей знакомой убить себя, ей хватило и тупого карандаша.

«Почему стол не стоит под окном?» – вдруг задумался я, но вскоре вспомнил, что именно его я как-то швырнул в это самое окно. «Возможно, его отодвинули, чтобы не наводить меня на мысль о повторной попытке, хотя, кто его знает», – подумал я об этом достаточно быстро, двигаясь достаточно медленно, чтобы завершить внутренний монолог как раз к моменту моего сближения с окном в этом достаточно маленьком помещении.

Я посмотрел в окно, за ним, левитируя на высоте трех этажей, был Вергилий. Увидев меня, он засмеялся, от смеха схватился за живот, согнулся пополам и начал вертеться в воздухе. Смех его был беззвучным, что пугало еще больше. И по нему нельзя было сказать, что он насмехался надо мной, скорее, радовался. Он был рад видеть меня, был рад, что я вижу его. Возможно, я знал это, потому что он был плодом моего воображения, но я не стал задаваться этим вопросом. Смотря за тем, как он потешно по-детски кувыркается в воздухе, надрываясь от безудержного радостного смеха, я не мог не улыбнуться, но мгновенно осекся: я вдруг подумал о том, что это значило для достигнутого мной за последние недели прогресса, для проделанной скрупулезной работы над собой. Я отмахнулся от Вергилия, зажмурился и встряхнул головой, как бы сбрасывая это видение. Когда я вновь открыл глаза, за окном никого не было, Вергилий исчез, но в ту ночь я уже не смог спать.

Глава 15.

Наутро после почти бессонной ночи я чувствовал себя, как, вероятно, себя чувствует подсудимый перед днем оглашения приговора. Каждое новое свидетельство о неумолимо приближающемся сеансе, на котором все должно было выясниться, нервировало и пугало меня. Я не мог понять, отчего так себя чувствовал, но ничего не мог с собой поделать.

Вот медсестра с подносом вошла в палату с фальшивой улыбкой и стандартным приветствием – пожеланием доброго утра. Вот я уже собрался из палаты, одетый в новую пижаму и халат: да-да, сегодня принесли новый комплект!

Вот я вышел в коридор, с одной стороны заканчивающийся общей комнатой, а с другой – никогда не заканчивающийся. Вот общая комната с душевнобольными самых разных мастей: кто-то ходит вокруг колонны, держась за нее одной рукой, кто-то апатично сидит в углу. И разве не так выглядит любое учреждение? Будь то школа, офис или общественный транспорт. Весь мир – огромный желтый дом.

Я прошел через общую комнату, не фокусируя взгляда ни на одном из моих товарищей по несчастью, поскольку, наверное, не считал их таковыми. Они были не более чем мебелью, закономерной, никак со мной не связанной частью окружающей действительности, а я был таким для них, и меня это не волновало.

Когда я пересек общую комнату, вышел в коридор,