И вот теперь головокружительному взлёту до положения графини босоногой девчонке из Парижских трущоб мешало отсутствие воспитания? Мари злилась и напряжённо искала выход из сложившегося положения.

Выслушав соотечественницу, модистка сочувственно вздохнула, но вдруг оживилась:

– Мари! Я знаю, как вам помочь! Дениз обучит вас и языку, и манерам! – мадам Буланже показала на Дашеньку.

– Неужели вы можете это сделать? – с недоверием оглядывая девушку, спросила мадмуазель Катуш.

– У Дениз прекрасное образование! – заверила мадам Буланже. – Она даже работала гувернанткой в благородной семье. Если mademoiselle могла преподавать французский, то может наоборот обучить вас русскому.

– Mademoiselle, вы знаете русский? – засомневалась певичка. Дашенька, растеряно хлопая ресницами, молчала.

– Дениз русская, – пояснила модистка. – Она из благородной семьи. Судьба посмеялась над бедняжкой, вот девушка и работает у меня.

– О, mademoiselle! Если вы и правда сможете мне помочь, я буду вам благодарна, – сложив руки в умоляющем жесте, воскликнула Мари. – Я вам хорошо заплачу! Граф не стесняет меня в средствах, а для такого дела и вовсе не откажет. А позже я могу дать вам рекомендации, – пообещала она и, сочувственно сложив губки, вздохнула. – Мы, бедные женщины, должны помогать друг другу.

– Я попробую, – неуверенно пожала плечами Дашенька.

Честно говоря, несмотря на всю свою эксцентричность, француженка нравилась mademoiselle Томилиной. Женщина просто источала оптимизм, а та лёгкость, с которой Мари относилась к жизни, поистине захватывала.

– Только у нас совсем мало времени, – сразу перешла к делу мадмуазель Катуш. – Я хотела бы обвенчаться с графом уже в этом году. Нужно брать мужчину, пока он горяченький, – засмеявшись, пояснила Мари.

– Было бы лучше, если бы мы имели возможность весь день общаться по-русски. Тогда вы быстрее могли овладеть языком, – задумалась Дашенька. и Мари вопросительно уставилась на модистку.

– Мадам Буланже! Вы уступите мне вашу Дениз?

– О, конечно, мадмуазель, – согласилась Софи и притворно вздохнула. – Всегда страдаю из-за своего доброго сердца. Опять мне придётся искать работницу… Но Дуняшу я вам пока не отдам, – предупредила мадам и забеспокоилась: – Да и ещё… А кто же закончит ваше платье, Мари?

– Я смогу работать над ним вечерами, – предложила Дашенька.

– О, нет, Дениз. Вы меня неправильно поняли, – защебетала Мари. – Вы переедете ко мне и сделаетесь моей компаньонкой. Вам предстоит опекать меня, как если бы я была вашей маленькой воспитанницей, вплоть до отхода ко сну. А платье? Его вы можете вышивать и у меня дома….

В тот же день мадмуазель Катуш прислала за Дарьей Павловной экипаж, и девушка, не откладывая, переехала в шикарную квартиру актёрки. Заниматься обучением пусть и взрослой воспитанницы было гораздо интереснее, чем портить глаза за вышиванием, да и сумма, обещанная Мари, выглядела весьма привлекательной. С первого дня Дашенька фактически превратилась в тень француженки. Неустанно следя за языком, поведением и жестами возрастной воспитанницы, mademoiselle Томилина лепила из взбалмошной певички светскую даму. Только в театр Мари ездила в гордом одиночестве, и в это время Дашенька имела возможность передохнуть.

Надо признать, мадмуазель Катуш оказалась старательной ученицей. Актрисе не впервой было запоминать тексты, а потому она довольно быстро осваивала новые слова. Работа над манерами Мари также давалась легко, и уже через неделю, когда из родового поместья вернулся граф, мадмуазель Катуш вышла навстречу к любовнику, грациозно склонив голову, и со всем почтением чинно поприветствовала господина на русском языке.

– Рада вас видеть, Пётр Игнатьевич. Как доехали? Как здоровье вашей матушки?

От разительных перемен в повадках певички граф остался в восторге, чему и высказал своё восхищение. Услышав одобрение, Мари с счастливым визгом кинулась ему на шею, что, честно говоря, мужчине понравилось гораздо больше.

Пролетали недели, прошли месяцы, и весна, звеня весёлой капелью, успела согнать с улиц Петербурга снежные сугробы, освобождая город от надоевшего белого уныния. Солнце всё сильнее согревало землю, и первые цветы весёлыми пятнами окрасили яркую зелень проснувшейся земли.

Мадмуазель Катуш уже совершенно уверено разговаривала по-русски, с присущим француженке очаровательным акцентом, а когда Мари задавалась целью и сдерживала свой неуёмный характер, никто не признавал в уточённой даме водевильную певичку. Но и Дашеньке пришлось учиться… Как-то разглядывая туго заплетённую косу девушки, Мари фыркнула:

– Дениз, это же безобразие! Как можно губить такую красоту?! – возмутилась она и позвала свою горничную.

Мадмуазель Катуш со служанкой увлечённо колдовали над образом девушки, и когда барышня Томилина взглянула на себя в зеркало, то не могла поверить, что это она и есть. Вроде всё было то же самое, но локоны причёски изумительно очерчивали овал лица, соблазнительно подчёркивая изящество шеи, а чуть подкрашенные ресницы и губы делали из Дашеньки ослепительную красавицу.

– Ну вот. Совсем другое дело! – удовлетворённо улыбнулась Мари. – А ещё я поделюсь с тобой маленькими секретами, и ни одна светская дама не сравнится с тобой!  – весело прощебетала француженка и строго погрозила пальчиком: – Но только обещай меня слушаться!

Благодаря этой встрече, обе девушки преобразились, и каждая приобрела то, чего ей не хватало: мадмуазель Катуш – умение держаться в обществе, а барышня Томилина – умение себя подать…

 Обучение француженки подходило к концу. Мари предстояло сыграть новую роль благовоспитанной дворянки и предстать перед матерью жениха. На лето граф, как и другие господа, собирался выехать в поместье, где и панировал познакомить свою невесту с Антониной Семёновной.

Незадолго до отъезда мадмуазель Катуш вернулась из театра и с раздражением швырнула на стол кипу бумаг.

– Вот. Новая роль. К новому сезону решили поставить оперу. Пришлось взять домой, не успеваю выучить партию, – фыркнула Мари и, капризно сложив губки, возмутилась: –  Я же водевильная актриса! Зачем нам опера, когда в зале и так всегда полный аншлаг? – посетовала она и, присев у фортепиано, попыталась наиграть мелодию.

Одновременно разбираться с нотами и словами у мадмуазель Катуш получалось слабовато, она постоянно сбивалась, а от того злилась. Не выдержав мучений компаньонки, Дашенька подошла ближе и взглянула на партитуру:

– Джоаккино Россини «Севильский цирюльник», – прочитала она.

– Дениз, ты же ноты знаешь! – оживилась Мари.

– Конечно. У меня была очень хорошая гувернантка. Она обучила меня и играть, и петь, – скромно пояснила Дашенька.

– Да ты просто моё спасение! Пожалуйста, подыграй мне, – обрадовалась мадмуазель Катуш и охотно освободила место у инструмента.