Наташка села на заднее сиденье и подозрительно озиралась по сторонам, словно боясь, что налетят террористы и кинут в нее бомбу.

– Ты кого-то ждешь? – поинтересовался Брасов.

Застал ее врасплох. Она стушевалась, захлопотала лицом и ответила вопросом:

– Кого мне ждать?

– Тебе видней. Ты по сторонам смотришь, как будто ищешь знакомых. Игорь, гони в ближайший супермаркет.

А ее глаза непроизвольно искали старуху. Слишком часто она встречается, сегодня опять Наталья видела ее у школы, даже дважды: когда спешила на работу и когда шла после уроков домой. В сущности, ничего странного в этом не было бы, если б черная старуха не въедалась в нее стальными глазами, будто скромная учительница заняла у нее миллион рублей и не отдает. Объяснение явлению есть: Наталья, к примеру, обидела кого-то из ее внуков, бабка не решается подойти к училке и обрушить на ее голову проклятия. Но детки сейчас... нервы у каменного истукана сдадут, воспитанием следует заниматься, а не учителей прессовать. Если это так, то старуха еще появится. Надо будет самой подойти и спросить, чего она мнется.

В супермаркете купили воды на любой вкус, спиртного – упиться можно до белой горячки и, как ни возражала Наталья, а оплатил Брасов. Потом доставили бутылки к Лешке, после чего отвезли домой Наташку, не горевшую желанием ночевать в квартире самоубийцы.

Брасов подоспел к ужину, оба чада – дочь пятнадцати лет и двенадцатилетний сын – поздоровались, их мать одарила мужа и добытчика царственным молчанием. Ну не мерзавка, а? Брасов сел за стол, поставив руки на бедра и оттопырив локти в стороны, сама поза намек: подаст мне кто-нибудь ужин или я буду голодным в этом доме? Зина (так бы и врезал) не шелохнулась, дочь Анжела, мельком изучив лица родителей, догадалась поставить папе ужин. Брасов ел, поглядывая на дочь, вернее, на ее уши, усыпанные золотыми шариками. И под нижней губой золотой шарик, и в носу...

– Пап, чего ты на меня так смотришь?

– Сколько у тебя сережек в ушах?

– Семь в одном и семь в другом, люблю симметрию.

– Уши не отвалятся?

– Да ну тебя. Пап, дай денег.

– Сколько?

– Сколько не жалко. Мы сегодня поклубимся на Лысине.

– Это где? – перестал он жевать. – И что такое поклубиться?

– У памятника Ленину, он же лысый. Там молодежный клуб, ну, потусуемся. Дашь денег? Обещаю: в одиннадцать буду дома.

И дал, а то подать ужин будет некому. Фыркнув, Зинуля ушла, за ней сорвалась Анжела, Брасов остался с сыном, поговорил, думая не о его проблемах, а о своих. Он здесь, как в гостях, Зинка окончательно оборзела, надолго ли хватит его терпения? Ух, если Брасов разойдется... убедится она, что в сравнении с ним гестапо отдыхает.

Муторное это дело – поминки, но и в них есть некоторая польза. Первое: обычно школьные друзья лишь поддерживают контакт в основном по телефону, и то крайне редко, собираются только по случаю, опять же редко, к тому же изобретательно. Покойный Лешка собрал немного, человек пятнадцать, все так или иначе знакомы. Второе: общение. В нем испытывают недостачу подавляющее большинство, а тут разговоры о политике, доме-быте, работе, споры. Не скорбеть же целый вечер. Лишь Наташка, наготовив на полк (с утра вкалывала, бедняга), а потом подвыпив, тихо роняла слезы, но это ничего, это пройдет. Выходили на лестничную клетку курить, продолжая спорить по пустякам, далеким от смерти, после пили.

Брасов устал, Зинуля «блистала» категоричностью, раздражая его, и была лидером среди спорщиков. Ну, многознание не есть ум, а знания у нее поверхностные, однако она умеет преподнести велосипед за достижение современной техники. Он вышел покурить, за ним увязалась Наташка. Поднеся зажигалку к ее сигарете, которой она с трудом попала в пламя, Брасов понял, что ей пора бай-бай. Наталья выпустила густую струю дыма и, не в силах стоять на ногах, облокотилась локтями о перила.

– Глеб звонил, сказал, он с нами.

– Угу. Как его мать?

– Забыла спросить.

Паузы возникают, когда не о чем говорить, собственно, с пьяной бабой ни одна тема не представляет интереса.

– Какой длинный пролет, – произнесла она мечтательно, перегнувшись через перила. – Где-то там дно... Я не вижу. Ты видишь дно?

Брасов глянул вниз, колодец сужался, но нижний этаж просматривался.

– Вижу, – сказал он.

– А я нет. Кажется, внизу пустота, если полететь, будешь падать, падать, падать... И никогда не упадешь. На высоте у многих появляется желание прыгнуть. Тебя не тянет попробовать полетать? Меня тянет.

– Наташка, брось. – Брасов взял ее за плечи и выпрямил.

– Нет-нет, – нервно хохотнула она, – я не решусь. А Лешка...

– Наталья, прекрати, – строго перебил Брасов. Неровен час, выкинет фортель, доказывай потом, что ты просто стоял рядом и не успел ее задержать. – Докурила? Иди, сейчас будем выметаться. Отвезу тебя домой.

– Я не поеду... – Наталья кинула окурок в баночку, которую поставили у перил, он плюхнулся рядом. – Не попала. Я останусь здесь, с Лешей.

– Наташка, его нет, а ты пьяна.

Он подобрал окурок и кинул в банку.

– Для меня Алеша есть, я останусь с ним. Не спорь, не спорь... (Брасов и не собирался, женщинам бесполезно что-либо доказывать, они из вредности будут стоять на своем, тем более под градусами.) Не спеши уходить, Юрка, Лешке приятно, что в его доме сидят друзья. Его душа сейчас...

На площадке с сигаретой появилась Тори, Наталья, не договорив, ушла в квартиру. Как ни пьяна она, а помнила оскорбительную фразу: «Глеб, тебя все заждались». Вроде мелочь, но не забывается.

– Брасов, дай прикурить. – Тори поднесла ко рту сигарету, он щелкнул зажигалкой, потом прикурил сам.

– Наталья упилась, несет всякую чушь, – сказал он. – Хочет попробовать полетать, как Лешка.

– Ой, не переживай, не полетит. Она подпольная выпивоха, а пьяницы любят потрепаться на тему жизни и смерти, предстать несчастными.

– Нам пора сваливать. Твой-то где?

– Уехал в командировку с любовницей.

– Хм! Ты так спокойно говоришь...

– Что же мне, рыдать?

– Не поверю, будто тебе безразличны походы Роба налево. Ты гордячка, не хочешь, чтобы тебя жалели...

– А ты поверь. Что же касается жалости, то мне ее не видать ни при каких обстоятельствах. Таких, как я, не жалеют, а злорадствуют – дай только повод.

Глаза у нее, словно у хищника, причем крупного – полосатого или пятнистого, а когда Тори прищуривается, создается впечатление, будто она через секунду тебя растерзает, получая наслаждение. Но вся правда в том, что Брасов позволил бы ей себя терзать. Он отвел взгляд в сторону, чтобы проницательная Тори не прочла его тайных желаний.