Однако деньги, которые удалось скопить, Норма Джин потратила иначе. В октябре 1944 года она взяла отпуск и отправилась в первое в своей жизни самостоятельное путешествие.

Норма Джин навестила Бейб в Западной Вирджинии и старших Годдардов, которые теперь жили в Чикаго. Грейс нашла там работу в кинолаборатории, поскольку Док, как ни странно, так и не удосужился стать кинозвездой и разбогатеть, и вообще дела у него шли из рук вон плохо. Норма Джин оставила им немного денег и в дальнейшем всегда материально поддерживала "тетю Грейс", даже когда сама сидела на мели. Видимо, она поняла и простила то, что прежде расценивала как предательство.

Погостила Норма Джин и в Детройте — у своей единоутробной сестры Бернис, ее мужа Пэриса Миракла и дочки Моны Рей.

После нескольких лет переписки сестры впервые увидели друг друга, и, надо думать, сердца у обеих в преддверии встречи бились чаще обычного.

На вокзал Мираклы пришли всей семьей, включая сестру Пэриса Ниобу.

"Норма Джин написала мне, какая на ней будет одежда и какого цвета, — вспоминала Бернис. — Мы с Пэрисом и Ниобой вышли на перрон и стояли, ожидая, когда поезд окончательно остановится. Я спрашивала себя, кто из нас первой узнает другую, и вообще, узнаем ли мы ее. У нас не было ни малейшего шанса ее не узнать! Все пассажиры, выходящие из вагонов, выглядели совершенно обычными людьми, а затем, внезапно, появилась эта высокая великолепная девушка. Мы все сразу закричали. Ни один из пассажиров не выглядел так, как она: высокая, необыкновенно симпатичная и свежая, и, как она и писала, одетая в ярко-синий шерстяной костюм и шляпку с приколотым на полях сердечком".

Бернис и Норма Джин провели много часов, рассказывая друг другу о проведенных врозь детстве и юности, говоря об истории семьи, о их общей матери, об умершем брате, рассматривая фотографии.

Этой поездкой Норма Джин словно подводила своего рода итог предыдущей жизни, готовясь к отчаянному прыжку в жизнь новую.

По возвращении из отпуска молодую женщину перевели в другой цех, поручив работу, ничуть не более увлекательную, чем прежняя, — проверку и укладку парашютов. Однако именно за этим занятием ее застал Дэвид Коновер — фотограф, пришедший на фабрику в составе группы "моменталистов" из армейской киностудии. Группа делала короткие кино- и фотосюжеты для документальных фильмов и правительственных журналов вроде "Янки". То и другое должно было вдохновлять солдат на подвиги. А что может быть более вдохновляющим, чем хорошенькая девушка, самоотверженно выполняющая мужскую работу, пока ее отец, братья и жених сражаются на фронте!

Все женщины на фабрике были одеты одинаково — в рабочую униформу, состоящую из зеленой блузы и серого джинсового комбинезона. Но этот комбинезон так ладно подчеркивал фигуру Нормы Джин, что она выделялась из всех даже в темном углу фабричного цеха, даже будучи погружена в нудную и тягостную работу.

Дэвид заметил ее чуть раньше других. И восхищенно присвистнул. А затем его взгляд с груди девушки — первом, что привлекло внимание 25-летнего мужчины, — скользнул выше. "У нее было очень выразительное лицо, — скажет он через десятилетия, — в нем сочеталась нежная тонкость с поразительной подвижностью".

Только спустя полгода с лишним Норма Джин опишет Грейс в письме свою первую встречу с Коновером: "…меня вытащили и начали делать мои снимки… Все при этом спрашивали, где я, черт побери, пряталась раньше… Они сфотографировали меня кучу раз, отсняли в нескольких сюжетах, а некоторые пытались назначить свидание и т. п. (разумеется, я всем отказала)… Когда сеанс съемок закончился, один капрал по фамилии Дэвид Коновер сказал, что хотел бы сделать несколько моих цветных фото. У него есть фотостудия на бульваре Сансет… Он говорил, что в случае моего согласия решит с фабричным начальством все вопросы, так что я ответила "о’кей". Мне было сказано, как одеться, накраситься и т. п., и на протяжении следующих нескольких недель я ему многократно позировала… По его словам, все снимки вышли великолепно. Он добавил также, что мне любой ценой нужно стать профессиональной фотомоделью… что я прекрасно получаюсь на фотографиях и что он хотел бы сделать намного больше моих фотоснимков. Еще он рассказал, что знает множество людей, с которыми хотел бы меня познакомить…

Это ужасно милый человек, он женат, и нас связывают исключительно деловые отношения, что меня вполне устраивает. Похоже, и Джиму пришлась по душе мысль, чтобы я стала моделью, так что я довольна".

Относительно Джима она заблуждалась. Потому что возможность того, что его жена может сделать карьеру фотомодели, с самого начала была ему поперек горла. В этом он ощущал угрозу себе, и не напрасно.

"Мое будущее с Нормой Джин рухнуло в тот момент, когда армейский фотограф щелкнул затвором своего фотоаппарата. Просто тогда я еще не знал этого", — горько вздыхал потом Джеймс Догерти.

Они вправду еще этого не знал. Потому что когда он приехал домой на Рождество и Новый год, Норма Джин встретила его так тепло и радостно, будто вернулись их лучшие дни.

Гонорар от съемок она потратила на подарки мужу и тончайшее шелковое белье для себя, которое продемонстрировала Джеймсу в спальне гостиничного номера, снятого ею, чтобы они могли побыть вдвоем, без докучливых забот мамаши Догерти и прочей родни.

Иногда, предчувствуя скорую перемену участи, мы становимся особенно нежны к тем, кого неминуемо оставим в прошлом.

Коновер позднее утверждал, что у них с Нормой Джин был роман. Может быть, да, может быть, нет, — но почему бы и нет?

В любом случае, это не так уж и важно. Важно то, что с подачи Дэвида у Нормы Джин начался роман с камерой. Единственный роман, которому не суждено было увянуть и сойти на нет.

Перед объективом Мэрилин Монро будто распахивала настежь душу. Выпускала наружу все свое, отличающее ее от других, пусть и более красивых, женщин, сверхъестественное — уж не эльфийское ли, в самом деле? — очарование.

Это не сравнишь с обычной фото- или киногеничностью.

Дэвид сдержал обещание и познакомил Норму Джин со своими коллегами-фоторепортерами, журналистами, голливудскими актерами. Ее приглашали на светские приемы — как украшение праздника. Ее стали привлекать к участию в фотосессиях — пока время от времени, но даже эти случайные заработки с лихвой превышали ее крошечный оклад в "Radioplane Company". А она все чаще опаздывала на работу и получала нарекания от начальства, на которое смотрела уже без всякого пиетета.

Почти все лето они с Дэвидом — то ли друзья, то ли любовники, то ли то и другое сразу — провели в разъездах по Калифорнии. Коновер фотографировал Норму Джин на фоне живописной природы — в Долине Смерти, на склоне горы Витни, у водопадов и у подножия гигантских секвой. Часть фотографий он потом опубликовал, поделив выручку с моделью, часть подарил ей на память.

"Мамочка малость разозлилась, когда заметила, что моя жена действует коварно", — говорил потом Джим. Норма Джин не проявляла особого коварства — просто ей было больше невмоготу удерживаться в образе скромной молодой женщины, ожидающей мужа с войны. А "мамочка" Этель, конечно, была недовольна и поздними возвращениями невестки, и тем, что по утрам и вечерам под окнами сигналят из модных автомобилей какие-то подозрительные хлыщи. Своим недовольством она щедро делилась с сыном. Тот слал жене грозные письма: "Тебе пора остепениться. У тебя может быть только одна карьера. Женщина не может находиться в двух местах одновременно". Под единственной карьерой, подходящей Норме Джин, он, само собой, подразумевал "карьеру" примерной супруги, прилежной домохозяйки, будущей матери. Но Норму Джин уже мало смущали нотации свекрови и мужа.