А в небе творилось что-то невероятное – и с запада, и с востока добавлялись самолеты, тут же включавшиеся в общую свалку. Как бы не сотня истребителей и бомбардировщиков сживали друг друга со свету, и немало преуспевали в этом – черные траурные шлейфы исполосовали небеса. Сбивали наших, «опускали» немцев[8].

Потом с востока накатил гул – в сторону оккупированной Польши прошли «двойным гусем» новые советские бомбардировщики «Пе-2». Судоплатов поежился, вспомнив, как ему рассказывали «в той жизни» о подобных ударах – бомбовозы посылались без сопровождения истребителей, поэтому возвращались их единицы. А в этот раз… Всего одна эскадрилья охраняла «пешки», но хоть что-то…

– Газу, газу, Володя! – цедил Павел.

«Газон» рычал, уходя к Гродно. Ближе к городу попадались пешие колонны красноармейцев, грузовики, подводы, броневики. Однажды отряд обогнал батальон «Т-34» – танки, взревывая дизелями, шли на врага.

Германец, однако, был силен – Гитлер бросил в бой все силы разом, и стальные танковые клинья вколачивались, вбивались в линию обороны РККА. Люфтваффе захватывало господство в воздухе, и над большей частью территории немцам это удавалось. Ох, недаром Геринг ходил у фюрера в любимчиках! Без абсолютного доминирования в небе блицкриг выдохнется. А ведь советские ВВС вполне могли бы растрепать Люфтваффе, если бы не позволяли немцам уничтожать самолеты прямо на аэродромах.

Дурость генеральская и маршальская – вот причина прошлого разгрома. Да и нынче «вышестоящего» идиотизма больше чем достаточно. Судоплатов радовался уже тому, что не всё разгромили подчистую, что спасти удалось больше, чем «в тот раз». Еще бы Москва не требовала наступать, грозя карами, но даже до Тимошенко начинало доходить, что ни Красная, ни белая, никакого иного цвета армия не в силах удержать могучий напор тевтонской орды. Тут никакой техники не хватит, и никакого мобилизационного резерва. Приходилось отступать – и обороняться, и бить, бить, бить… Уничтожать врага всеми доступными средствами.

После обеда показался Гродно – небо над городом было покрыто черно-белыми облачками разрывов зенитных снарядов. Столбы дымов поднимались от горящих складов. Горели депо и станция, кожевенный и стекольный заводы, здания, костелы, жилые дома. В непроглядном дыму потонула возвышавшаяся над городом Замковая гора. Мощные взрывы раздавались в районе мельничного завода, городской больницы, зоопарка.

856-й окружной склад боеприпасов тоже горел, и оттуда, в сполохах огня и выбросах гари, разлетались снаряды.

– Вот черт, – расстроился Судоплатов, – а я хотел у них толом разжиться!

– А здесь еще есть склады, – утешил командира шофер. – Показать?

– Показать!

Сворачивая на окраину города, «ГАЗ-ААА» резко замедлил скорость, двигаясь «против течения» – навстречу шли толпы беженцев, и в море голов айсбергами да льдинами плыли переполненные автобусы, грузовики, легковушки. Бедные лошади еле вытягивали телеги с шатучими горами мебели и прочих пожитков. «Безлошадные» жители волокли тюки на себе. Сигналя, Владимир осторожно рулил, изредка рекомендуя встречным адреса, по которым тем следовало прибыть незамедлительно, включая всех родственников.

– Поменяйся шляпой с лошадью, очкастый! Вот куда прешь под колеса? Повылазило, что ли?

Представительный мужичонка, круглый, как колобок, еле умостился в кабине полуторки. Побагровев, он ответил писклявым голосом:

– К твоему сведению, я замещаю самого председателя горкома!

– Так чего ж ты драпаешь, зам?

– А это большой любитель природы, Володя, – спокойно заметил Павел. – Видишь, он фикус в кадке спасает? Эвакуация называется.

Холодного взгляда Судоплатова «колобок» не выдержал, откинулся на сиденье и резко приказал шоферу «двигаться пошустрее».

К складам добрались часам к трем – неразбериха и сутолока на улицах были запредельны. Начинался самый настоящий исход, и поляки, остающиеся в городе, злорадно ухмылялись. Наивные, они полагали, что «герман», прогнав русских, уж их-то оставит. Пшеки не знали про план «Ост»…

На одной из узких улиц Старого города полуторку Рудака обстреляли из окна – два «трехсотых», один «двухсотый». Энкавэдэшники терпеть подобное не стали – высадились, мигом оцепили здание и произвели обыск. Полчаса спустя двое бойцов вывели худого молодчика лет тридцати с небольшим.

– Это ты стрелял? – поинтересовался Судоплатов.

– Я! – с вызовом признался молодчик. – Долг каждого настоящего поляка – стрелять в красных собак!

– Я – большая собака, – мягко сказал Павел, – и мой долг – расстреливать немецких холуев вроде тебя и предателей.

Он достал «ТТ» и сделал знак конвоирам. Те отпустили поляка и отшагнули в стороны.

– «Ще Польска не згинела…» – завел молодчик и дал петуха.

Обе пули вошли в сердце пшеку, да так близко, что отверстия можно было прикрыть пятаком.

– Едем.

В этом квартале по ним никто больше не открывал огонь. Зато, когда отряд выехал за город, стрельба пошла с неба – «Дорнье-217», опорожнив где-то бомболюки, решил «поиграться с машинками». Очередью из пулеметов он подорвал полуторку, выезжавшую из ворот – бочки в ее кузове были полными и рванули, как следует. «До-217» с ревом развернулся по-над самыми крышами.

– Сапаров!

– Всегда готов!

Немецкий самолет полетел вдоль улицы, пулеметы его распустились крестоцветными огнями. Фонтанчики забили по пыльной улочке, а Сапаров, пригнувшись, ожидал – и вот заколотилась пушчонка. Очередь с бомбардировщика прошила кузов, щепя доски, снесла кабину, чудом не задев шофера. Грузовик осел на пробитых шинах, но как раз это и помогло наводчику лучше прицелиться. Череда снарядов разнесла остекление кабины и пропорола брюхо «Дорнье». Самолет не вспыхнул, не пустил дым. Он просто не вышел из пике – рухнул, снося плоскостями крыши домов, завертелся юлой, встал на нос и лишь тогда полыхнул громадным факелом.

– Сапаров! Живой?

– Да, вроде…

Оставив подбитый «газон», отряд наконец-то добрался до складов. Движение здесь было весьма оживленное – по рельсовым путям медленно подавали вагоны с боеприпасами и железнодорожные цистерны с горючим – маленький паровозик то и дело сипло свистел. Армейские грузовики непрерывным конвейером заезжали и выезжали. Прибывали порожние, отбывали груженые. На фронт.

Договариваться Судоплатов послал Муху – тот умел пролезть везде. Нужный человек. Ближе к вечеру удалось затариться и толом, и гранатами, и патронами. Полуторку у энкавэдэшников Павел реквизировал – в кузов закатили бочки с бензином. И сразу – черная полоса невезения. Сначала артобстрел, да такими «чемоданами», что с потолка известка сыпалась. А потом налет. Бомбовозы «Ю-88» шли, как на параде – сверкая гранями остекления кабин, мельтеша лопастями, слившимися в круги, а на свежеокрашенных бортах чернели разлапистые свастики и кресты. Бомбы летели на еврейские кварталы и электростанцию.