* * *

Мальчики и девочки в нашей семье имели врожденные таланты – кто умел рисовать, кто лепить и т.д. Вот такая была и Элли. Две наши с Джейн дочери, Эдит и Нанетт, стали профессиональными художницами, им под сорок, у них проходят выставки, их картины продаются. То же можно сказать про нашего сына Марка, детского врача. То же можно сказать и обо мне. Можно было бы сказать и про Элли, если бы в свое время она захотела тяжко работать, а потом еще подсуетиться где надо. Но, как я где-то уже писал, у нее было следующее кредо: «Если у вас есть талант, это не значит, что вы обязаны им пользоваться».

В романе «Синяя борода» я сказал: «Бойтесь богов, дары приносящих». Когда я писал эти строки, я вспоминал об Элли, и когда в первой книге про катаклизм я заставил Монику Пеплер написать поперек входной стальной двери академии слова «ИСКУССТВО – В ЖОПУ!», я тоже вспоминал о ней. Элли не знала, что существуют заведения, подобные академии, я уверен в этом, но я уверен и в том, что она была бы рада увидеть такую надпись в любом месте.

Наш отец-архитектор просто не находил себе места от восторга, когда видел очередной рисунок маленькой Элли, он явно считал ее новым Микеланджело, и в конце концов ей стало очень стыдно. Она не была глупой, вкус у нее тоже был. Отец, без всякой задней мысли, своими восторгами на самом деле растолковывал ей, что дар ее ничтожен, и тем самым портил всякую, даже самую малую радость, которую она могла испытывать, рисуя.

Возможно, что Элли думала, будто к ней относятся снисходительно, осыпают ее похвалами только потому, что она симпатичная девочка. Только мужчины становятся великими художниками.

Как-то раз – мне тогда было десять, Элли пятнадцать, а нашему старшему брату Берни, ученому, было двадцать – я сказал за ужином, что в мире не было ни одной великой женщины. Даже лучшие повара и модельеры – исключительно мужчины. Мама немедленно вылила мне на голову кувшин воды.

Но и мама была не без греха. Отец неуемно восторгался ее рисунками, а мать вбила себе в голову, что Элли просто обязана выйти замуж за богача, что в этом – смысл ее жизни. Во время Великой депрессии родители пошли на самые настоящие финансовые жертвы, чтобы отправить Элли в школу, где учились дети сливок нашего общества. Это была «Школа для девочек в Тюдор-Холле», или, как ее называли, «Кадка для дамочек с жалкой долей» – муштровали там ого-го! Эта школа находилась в четырех кварталах к югу от Шортриджской школы, где она могла получить то же, что получил я, – свободное, демократичное, по-настоящему хорошее образование и вдобавок преизряднейший объем знаний о противоположном поле.

Родители моей первой жены Джейн, Харви и Райа Кокс, поступили точно так же – отправили свою единственную дочь в Тюдор-Холл, покупали ей роскошные платья и отдавали последние деньги за членство в Вудстокском гольф-клубе ради того, чтобы она могла выйти замуж за человека из богатой и знатной семьи.

Когда закончились сначала Великая депрессия, а потом Вторая мировая война, мысль о том, что мужчина из богатой семьи, из высшего общества Индианаполиса может жениться на женщине за одни только ее аристократические манеры и закрыть глаза на то, что у ее родителей нет денег купить себе ночной горшок, стала казаться таким же полным абсурдом, как и мысль продавать мячики с глиной внутри.

Бизнес, сами понимаете.

Самое большее, на что могла рассчитывать Элли, – это выйти замуж за Джима Адамса, красивого, очаровательного, смешного парня без шиша за душой и без профессии, который служил в воинском пресс-центре во время войны. Самое большее, на что могла рассчитывать Джейн – ведь времена-то для незамужних были просто хуже некуда, – это парень, который провалил в Корнелле буквально все экзамены, от нечего делать ушел на войну, вернулся с нее рядовым первого класса и не имел ни малейшего понятия, что ему теперь делать перед лицом свободы воли, которая снова взяла всех за жабры.

А теперь я вам вот что скажу: у Джейн не только были манеры аристократки, она не только носила роскошные платья. Она окончила Свартмор, где была членом ФБК[17], и выдающимся членом!

Я еще думал, не стать ли мне каким-нибудь вшивым ученым – у меня же было научное образование.

Третье издание Оксфордского словаря цитат приводит слова английского поэта Сэмюэла Кольриджа (1772–1834) о том, что надо «желать усыпить на миг дух сомнения, ибо иначе не быть поэзии». Во вздор нужно верить, без этого не получишь никакого удовольствия ни от стихов, ни от романов, ни от рассказов, да и от пьес тоже. Правда, слова иных писателей выглядят порой такой полной чушью, что поверить в них в самом деле затруднительно.

Кто, например, поверит Килгору Трауту, когда прочтет следующий отрывок из его книги «Десять лет на автопилоте»: «В Солнечной системе есть планета, где живут просто ужасающие ослы. Миллион лет кряду они не могли догадаться, что у их планеты есть вторая половина. Они узнали об этом всего пятьсот лет назад! Каких-то несчастных пятьсот лет назад! А они еще величают себя Homo sapiens, человек разумный.

Нет-нет, погодите-ка! Вы говорите „ужасающие ослы“? Я вам еще не таких покажу. Народ на второй половине планеты не знал, что такое алфавит! Когда ужасающие ослы с первой половины их нашли, те еще не изобрели колесо!» Мистер Траут, хватит!

Кажется, главной мишенью для Траута служат американские аборигены. Они, думается, и так уже понесли наказание за свою глупость. Ноам Хомский[18], профессор из Массачусетского технологического института, где мой брат, мой отец и мой дед получили высшее образование и откуда за неуспеваемость был отчислен мой дядя по матери Петер Либер, пишет: «По современным оценкам получается, что ко времени, когда Колумб „открыл“ континент, автохтонное население Латинской Америки составляло примерно восемьдесят миллионов человек. По тем же оценкам, на землях севернее Рио-Гранде жили еще примерно на двенадцать-пятнадцать миллионов человек больше».

Хомский продолжает: «К 1650 году почти 95 процентов населения Латинской Америки было уничтожено, а ко времени установления континентальных границ Соединенных Штатов автохтонное население сократилось до примерно двухсот тысяч человек».

По моему мнению, Траут далек от мысли очередной раз унизить наших аборигенов. Я думаю, он ставит – возможно, чересчур тонко – вопрос о том, в самом ли деле великие открытия, как, например, открытие существования другого полушария или открытие атомной энергии, делают людей счастливее, чем они были прежде.

Я-то сам утверждаю, что атомная энергия сделала людей несчастнее, чем они были до ее открытия, а необходимость смириться с тем, что у планеты два полушария, сделала наших аборигенов еще несчастнее. Надо сказать, что и вышеупомянутые «ужасающие ослы», все-таки знавшие алфавит и колесо, не стали больше радоваться жизни, открыв второе полушарие.