Предводитель был помоложе своих соседей, а вот поди ж ты: именно от него требовали ответа. Выкупные платежи как повисли по всей империи, так никуда и не двигались. Что Юрась, что Гаврила, что Донат какой-нибудь – где он денег возьмет, чтобы расплатиться со своим извечным господином? Освобождение без земли – это еще худшее крепостничество. Но опять же – как об этом говорить вслух?..

Сам он часть своих земель сдал в аренду, часть обрабатывали вольные наемники, но отдача была невелика; драть проценты совесть не позволяла, а чужими руками много не сделаешь.

Оставят ли хоть в этот день без вопросов? Под вино, может, и забудут…

Англия нет! И вино помещичьей мысли не мешало.

– Как можно свое раздавать?

– Неяк нельга. На гэтым земля трымается…

– …мается, так я скажу. И ваша, и наша, всякая. Если без хозяина дом сирота, так земля – полная сиротинушка. Вот у тебя, Ленар, – ведь треть запашки не обработана.

– Так, так, мой добрый сосед.

– Так – да не так. Худо! Вон сколько голоты вокруг! Дайте ей возможность поработать.

– Не идут, Петр Аркадьевич.

– А почему ко мне идут?

Тут и не совсем добрый смешок в ответ:

– Аренда низкая. Цены сбиваете. И нам, и себе же в ущерб.

– Да, господа хорошие: я придерживаюсь аренды… пока ничего лучшего не придумаем. Как я могу повышать проценты? Большего мужик не потянет.

– Да нам-то что? Быдло пускай знает свое место. Свинопас – вынь да подай наше!

– Пан Юзеф прав: чужого не трэба. Земля литовска, а маёнтки польски. Еще и крепостные платежи не все выплачены. Гроши – они счет любят.

Вот так всегда: собрались вроде бы на бережку посидеть, а дело опять сходкой оборачивается. Ну, удвой арендную плату, так что выйдет? А ни шиша не выйдет! Половина твоей же земли и останется необработанной. Здесь не саратовские или там орловские черноземы. Не раз на году Петр Столыпин туда наезжал. Кормят-то его те, родовые, земли. Там он может немножко и процент поднять. Куда поднимать здесь, куда-а?..

Скот только и выручает. Мясо да масло с удовольствием уйдет на еще более нищие мазовецкие земли, да хоть и дальше, в Европу.

Конечно, засыпая вопросами, на которые все равно не было ответа, господа-соседи не без зависти говорили. Хорошо, мол, говорить о низкой арендной плате, когда у вас, пан предводитель, здесь, в Ковенской губернии, два плодородных имения да по России в разных местах еще пораскидано. А нам, чертям болотным, с каких харчей жить? Опять же сына женить. Крышу гонтовую неплохо бы черепицей покрыть. А то стыд и срам. Жене какую-никакую обнову к Рождеству – католическому ли, православному ли – надо сгоношить? Да и к соседке, хоть и занищавшей, но все же пани, не с пустыми же руками идти. Вот то-то, пан предводитель. Мы тебя выбирали, ты и ответ держи.

Петр не мог надивиться на свою пани Ольгу: откуда что взялось? Она словно родилась на этой польско-литовской земле. Когда надоедало спорить с упрямым муженьком, тот же Ленар этаким литовским ловеласом подбегал к ручке:

– Пани Ольга, остановите предводителя своего!..

– …вашего, господин Ленар, – смеялась она беззаботно, ручку не отнимая.

В перебой ему Юзеф шляхетским шажком:

– А что? Так и нам потанцевать не возбраняется. Мы еще хоть куда!..

– …туда, туда, пан Юзеф! Мазурка за мной.

Могло показаться, что при муженьке идет неприличное ухаживание. Тем более что все переместились уже на ковер, к бокалам и жареному поросенку, до которого и Юзеф, и Ленар были большие охотники. Тосты все с тем же подвохом:

– За нашу ясновельможную пани!

– За нашего петербургского благодетеля!

Оно бы ничего, оно бы и неплохо, но все равно противопоставление: местного дворянина – дворянину приезжему. Даже не очень-то зоркий штабс-капитан приметил:

– Сдается мне, нас так ничто и не объединило?..

Надо ответить капитану, а заодно и не очень-то ясновельможным панам:

– За наш общий народный дом, господа! Пора его под крышу подводить. Вот тут уж главное слово пани Олюшки.

– Пора! Где ж я буду мазурку танцевать?..

Примолкшие за поросенком гостейки начали чесать затылки. Танцевать-то куда бы ни шло, да ведь речь о деньгах шла… Поначалу, когда молодой петербургский помещик, после отъезда в Москву отца, занял весь большой и уютный дом, начались новоселья и непременные балы. Местные пани тщились затмить большой петербургский свет, о котором имели самое смутное представление. Думалось единое: побольше открыть сытую грудь да погуще вздеть на нее семейные бриллианты. Но пани Ольга являлась хоть и в столичных платьях, а бриллиантами особо не бряцала. Тогда ее на топот начали брать – особенно в мазурке-то! Иногда казалось: из недалекой Беловежской пущи стадо бодливых зубров и зубрих через рухнувшие границы принеслось; роскошный буковый паркет был все-таки послабее дубового, слишком откровенно покрякивал. Управитель Колноберже, разорившийся шляхтич и танцор отменный, перед хозяином посетовал:

– Полы не выдержат такого еженедельного топота. Я с каменщиками спускался в подвалы, там трещины поперечные пошли. Хотя дом, шановный Петр Аркадьевич, и не стар. При моем отце строился. С чего ему оседать?

– Может, неманские воды подходят?

– Не, Петр Аркадьевич. Прежний хозяин был не охоч до балов, все больше за карточным столом просиживал, должной крепости половым балкам не дал. Скоро ремонтировать…

– …или строить давно задуманный Народный дом, – подоспела в гостиную Ольга.

Он отослал тогда управителя, а сам уселся с советчицей на диван – и молча задумался…

Легко говорить: народный дом! Мазурка! Но все это далеко не просто… Народный дом был задуман как нечто среднее между дворянским клубом, местным театром и читальней для всех сословий. К слову говорилось, чтоб не отпугивать панов-соседей. Они не прочь покичиться своим клубом или библиотекой, но не очень-то жалуют разговоры о «всех сословиях». Тем более о крестьянстве. А предводитель чувствовал: одному ему не осилить; придется вытягивать денежки с господ-помещиков. Отсюда с веселым притопом и говорилось о мазурке или там котильоне. Женушкам ведь тоже надо покрасоваться в своих бриллиантах. Пожалуй, они-то и поднажмут на муженьков. Ольга в разговорах превращала народный дом в «дамский дом». Ни в Ковенской, ни в Вильнюсской, ни в Гродненской – нигде в соседних губерниях ничего подобного не было. Отец мысль подал, в очередной раз побывав в Ясной Поляне; с хозяином Львом Николаевичем они были на «ты» еще с Крымской войны – молодые и наивные тогда поручики. Теперь, встречаясь друг с другом, могли только вздыхать. У каждого была семья и своя Софья Алексеевна – хранительница семейного очага. Что уж говорить о скупейших женушках нынешних соседей, у которых в домах текли крыши, дочки не имели на приданое, а сыновья, по примеру отцов, и последнее в карты просиживали. Нет, начинать надо было не с народного дома…