А этот подонок Ступеньский зацепился там, разыгрывал влюбленного, так весь и пылал от страсти… И очень быстро взлетел на самый верх краковского телевидения. Как он это проделал? Ничего удивительного, там всем заправляла пани Иза, она не только переспала со всей дирекцией, но и с этим паршивцем роман закрутила. Однако есть еще справедливость в нашем мире, Ступеньский погорел на том, что принялся черкать сценарий Лапинского. Большой шум тогда поднялся, но по-быстрому все потушили, мерзавцу дали пинка под зад и вышвырнули потихоньку, лишь пани Иза какое-то время ходила с кроличьими глазками. А за то, что Мартусе он тогда грандиозную свинью подложил, пусть одолеют мерзавца сифилис и малярия! Да как я могу забыть всю эту мартирологию, о которой она мне все рассказала?!

Пани Изу я не знаю, ее любовные перипетии меня не трогали ни в малейшей степени, однако я с интересом выслушала эту печальную повесть. Ну как не стыдно, забыла о страданиях Мартуси, ведь она тогда столько плакалась мне в жилетку!

Я попыталась оправдаться:

— Нет же. В общих чертах о свинстве я помню: только услышала фамилию Ступеньский, меня словно кто толкнул, просто хотелось убедиться, не перепутала ли чего…

— Убедиться ей захотелось! Убедилась?! Или тебе еще мало?

— Знаешь, он в обстоятельства не очень укладывался, никак я его не могла под них подогнать. Вроде бы раньше он был приписан к Эве Марш…

— Чушь собачья! — дико выкрикнула Мартуся. — Это он трепался, вешал людям лапшу на уши, горло драл — особенно перед бабами, которые могли ему пригодиться. Познакомить с нужными людьми, втереться в доверие, одолжить денег…

— Если не ошибаюсь, то ты тоже…

— А как же! Ясно, тоже попалась на эту удочку!

— Но говорят, с Эвой Марш он даже жил вместе…

Мартуся хрипло хохотнула:

— Все правильно. Жил. Вместе. На одном этаже в двух разных квартирах и совершенно случайно. Она там проживала с родителями, а он снял квартиру у типа который вечно торчал за границей. Вот это у него называлось «вместе».

— Но вроде бы они считались парой…

— У кого считались? Кто так говорил? Ты это от нее самой слышала? Нет, это он давал понять, причем так деликатно, что иерихонская труба по сравнению с ним — дудочка пастуха. И преподносил в таком духе, что она пылала к нему страстью, а он — нет и нет! Потом из вежливости согласился, надо же уступать дамам, а она уперлась — будем вместе писать сценарий. И он опять согласился, и не знаю, что там еще наплел. А все было как раз с точностью до наоборот. До ста восьмидесяти градусов.

— А ты откуда знаешь?

— От него самого. Надо было слышать, КАК он об этом рассказывал, даже солгать толком не умеет! У него то и дело вырывалась правда шила в мешке так и не смог утаить. Возненавидел ее смертельно и уж чего только о ней не наплел! Из себя строил мученика, а она, гетера бесстыжая, использовала его, обманула и выставила кормой под ветер, так что он вынужден был бросить ее.

— Вроде не очень-то последовательно…

— А он не дает себе отчета, что заврался. И возможно, меня считал кретинкой, так не очень-то и старался выдумывать. Он ведь внешне хорош, тьфу! — ты видела его; внутри же — одна гниль. Сверху посеребрено, а внутри дерьмо. Даже если бы она с ним, да нет, не совсем ведь потеряла голову, а если головка слегка и закружилась, все сразу прошло, лишь только приступили к сценарию.

— А к какому сценарию?

Тут что-то не так, кто-то напутал. Или я не так поняла, или соседка плохо подслушивала или папаша позволил обвести себя вокруг пальца.

— К тому, который они писали вместе, — пояснила Марта.

— Минутку. Что за сценарий они писали вместе? Первый раз слышу.

— Ты разве не знаешь? А, вполне возможно, что и не знаешь. Он хотел писать с тобой, ты уж извини меня, но ты не пошла на это. С тобой все обошлось тихо-мирно в узком кругу, никто и не знал. А в случае с Эвой Марш было совсем по-другому. Он уломал ее писать с ним вместе сценарий. Она тогда была еще начинающей писательницей, вот и поддалась на его уговоры. А уговаривал он ее мастерски.

— Так, как ты меня уговаривала?

— Брось, Иоанна я глупость отмочила, так ведь извинилась перед тобой. С кем не бывает. Но думаю, ее он обрабатывал, доказывая, что у него есть нужные знакомства где надо блат, он сам и режиссером будет, она и поддалась. Поддалась, раз написали, как же еще? А точнее, написала-то она. Я читала, очень хороший сценарий, да что я такое говорю — просто супер! Сразу видно, ее заслуга. В нескольких частях. Сняли две части, и даже не стану говорить, что из этого вышло, просто я и слов таких не знаю. «Дерьмо» было бы незаслуженным комплиментом. Дальше снимать не стали, и отснятое наверняка где-то лежит. А потом этот… ох, тут бы я выразилась! — вывел из себя Лапинского и вынужден был когти рвать.

— Так, так… — только и сказала я, а в голове — вихрем мысли. И главная: надо же, какой опасности я тогда избежала!

Мартуся вдруг спохватилась:

— Слушай, мы тут с тобой о пустяках, а там Држончек. Он и в самом деле убит?

— Магда говорит — и в самом деле.

— Да кому же захотелось мараться о такую мелкоту…

Я не дала ей закончить:

— Наверняка какой-нибудь эстет, не выдержавший его «творчества». А Ступеньский адреса не называл?

— Да, минутку, сейчас постараюсь вспомнить. Я еще подумала — какая смешная улица. Вспомнила! Улица Винни-Пуха!

— В центре. Слушай, а ведь улицы Винни-Пуха нет!

— Как это нет? — удивилась Мартуся.

— Административно нет. А на практике есть.

Мартуся жалобно простонала:

— Возможно, меня слишком расстроили отвратительные воспоминания и я стремительно поглупела. Не понимаю. Я же отлично слышала — она живет на улице Винни-Пуха, и он даже этим гордился.

— И правильно, очень элитарный район, и все улицу так и называют. Но официально улица Винни-Пуха называется улицей Варецкой. Как, например, улица Тувима — это Свентокшистская и Новый Свят. Поскольку я лично пострадала из-за этого, то хорошо запомнила.

Мартуся была заинтригована.

— Вот не знала, надо же, какие странные вещи творятся у вас в Варшаве. Но я все равно не понимаю, откуда известно, что это улица Винни-Пуха?

— По всем стенам написано, вот и известно. А у домов с номерами — Варецкая.

— Знаешь, я не помню… кажется, тоже слышала. Я хочу сказать — слышала номер квартиры. Даже какой по счету подъезд… Где же он сейчас, этот Ступеньский?

— Не имею понятия. Возможно, и не в Варшаве вовсе, а, например, в Лодзи.

— Да уж не пропадет, отыщется. А он тебе зачем?

— Мне он ни к чему. Наоборот, я бы не хотела с ним столкнуться. Мне нужна Эва Марш.