Я завидовала ей. Очень. И мы поехали домой, чтобы обсудить план.

План был такой. Пункт первый: испортить мне жизнь (в точной формулировке – «помочь тебе определиться, чего ты действительно хочешь. Я, собственно, и ради тебя тоже…»). Пункт второй: инкогнито познакомиться с его родителями; найти работу; снять жилье. Пункт третий: победить.

– «Победить» – это уехать? – спросила я.

– А я думала, что ты не позволишь мне снимать жилье, – вздохнула она. – Жадина ты, Олька, говядина.

Я обиделась и поехала на защиту. Диссертации, а не отечества.

Все защиты у нас по пятницам. И самолеты из Мюнхена – тоже по пятницам. Николь увязалась за мной. Я стояла на троллейбусной остановке (назло! Специально! Я сказала, что у нас после защиты – бухают, а пьяная я за руль не сажусь! И если ей так сильно надо, то милости просим – аттракцион небывалого зажиманса).

Она прыгнула в троллейбус и стала громко шептать мне на ухо:

– Что-то меня еще никто не лапает! Сколько можно ждать?!

– Ждать можно всю жизнь, – сказала контролерша.

И я с ней была совершенно согласна. Если ездить исключительно в пустых троллейбусах, то ждать можно действительно всю жизнь.

– Так, может, вы меня и облапаете? – нежно спросила Николь. Здесь, на родине, – Николь Николаевна. Тетка в пуховике.

– Я? – обиделась контролерша. Тоже какая-нибудь Михайловна. И в пуховике ничуть не хуже, чем у Николь.

– Если хотите, то можете вместе…

– Ты что – дура? – Лицо контролерши просветлело. На щеках заиграли ямочки, во рту блеснула коронка. Наверное, золотая. Сделанная на заказ из обручального кольца.

– Ну да, – улыбнулась Николь мягко. – Это все знают…

«Шух», – сказал троллейбус.

И уехал. Они уехали, а я просочилась в дверную щель. И сбежала. То есть осталась. В общем, победила. Я так всегда побеждаю. Потом, конечно, раскаиваюсь, прошу прощения, иногда даже бываю прощенной.

«Чего ты действительно хочешь, Оля?»

«Оладиков…»

У меня очень просто с желаниями. И крайне затруднительно с мечтами.

И я не пошла на защиту, потому что она рассчитана на здорового человека, который легко переносит (и любит!) Петросяна (надо ли подавать Петросяна со звездочкой-пояснением? Или через сто лет он все равно будет существовать?). Защита рассчитана на здорового человека, который хочет бросать бумажки в урну, есть бутерброды с колбасой, ждать банкета и рассуждать об ужасах «этого поколения».

А я – больна. Я больна Николью (опасная разновидность шизофрении, выражается в осознании вариативности жизни. И не надо спрашивать, где я набралась таких слов. Ясно же было сказано: шла на защиту!).

Я, ура, больна. Но это не всем видно. Если Николь не вернется под утро, то уже в десять часов вечера я на всякий случай буду звонить в морг. Меня там знают. К счастью, пока не в лицо и под псевдонимом. Еще я буду звонить в справочную аэропорта. В службу безопасности. Роме, Грише и Мише. Я буду звонить Кузе и Кузиным друзьям. И все мы вместе выйдем ночью с фонарями, чтобы найти человека. Того самого, которого Диоген не смог найти днем с огнем.

Дурак был Диоген.

А пока я буду тереть яблочки и колотить тесто на оладьи. В смысле, итить, колотить, подпрыгивать.

Через оладьи я восхожу к матюкам. А хотелось бы восходить через что-то другое, более чувственное, что ли…

* * *

Как объяснить детям, что суббота – не рабочий день? И воскресенье, кстати, тоже… выходной.

Кричать в утробу? Стучать по пузу морзянкой? Показывать пупку документальный фильм об устройстве человеческого календаря?

«Дорогой плод! Мы, работники клиники, были бы очень признательны, если бы ты учел наши пожелания и отложил схватки до понедельника. Поверь, дорогой плод, в выходные дни у нас практически ничего не происходит. С утра все стараются поспать подольше. Некоторым удается додержать себя в постели до восьми и даже до полдевятого. Потом все стараются поваляться. И валяются – минут пятнадцать… Потом завтрак, закупка продуктов и снова заслуженный отдых. Многие спят, некоторые ездят на охоту, кто по магазинам, кто с ружьем. Есть еще дача и, конечно, «карусели». Но кто тебя, дорогой плод, туда пустит? И зачем тебе экстрим, если ты и так всю свою жизнь висишь, извини, вниз головой, размахиваешь руками, сучишь ногами и подпрыгиваешь? И все это – в теплой воде и полной темноте… Поверь, это круче, чем карусели…

И потом, ты должен знать, что все неприятности, в том числе и «новая жизнь», должны начинаться с понедельника. Ты спешишь взвеситься? Измерить окружность головы и рост? Ты хочешь получить оценку по шкале Апгар и выяснить, что кто-то получил больше? Повремени, дружище! И в понедельник (а также во вторник, среду, четверг и пятницу) ты получишь более высокий бал. Хотя «терпение» не входит в шкалу Апгар, поверь мне, оно ценится! Ценится более, чем ты можешь подумать…»

«Плод» или «ребенок»?

Потапов-старший считал, что термин «плод» обесценивает потерю. Если вдруг что…

Никита Сергеевич не был в этом уверен. И даже был категорически против. Но в интересах рожениц молчал и соглашался.

«Дорогой плод! Потерпи, а? Два дня в твоем положении ничего не решают. Это потом, когда ты выйдешь, счет пойдет на минуты… А пока время принадлежит тебе. А не ты – ему… Мы обращаемся к тебе всей нашей клиникой. Отцы тоже присоединяются. Напиться им в субботу и друзей собрать, конечно, проще. Но и контроль со стороны твоей матушки в субботу-то будет жестче. Дорогой плод, во имя отца, а?..»

По субботам Никита Сергеевич много лет вел анонимный прием женщин. То есть женщины приходили вполне реальные, настоящие, крупные и мелкие. Но – без имен. И без фамилий. Никита Сергеевич шифровал их латинскими буквами, датой и возрастом. В его деле, в их общем деле, можно было быть безымянной, но нельзя было без даты рождения и первой менструации.

…Раньше он называл их «немолодыми». Если совсем честно, он называл и считал их старыми. Годными для засолки огурцов, для командования ЖЭКами и учащимися младших классов, для проезда в общественном транспорте, для болезней уха-горла-носа, позвоночника и желудка. Годными для всего, кроме зачатия.

Все-таки зачатие – эстетический процесс. А на прием приходили седые волосы, варикозно расширенные вены, ожирения разной степени, не говоря уже о дистониях, гипертониях, пиелонефритах и гипотиреозах.

Бр-р-р… Никита Сергеевич глядел на них и понимал детей, которые не хотели идти в семью к почечно-каменной болезни. Потому что болезнь бы все равно взяла свое, оказалась бы на первом месте. Потому что, когда болит, не до детей…

«Дурак! – сказал ему Потапов-старший. – Ты не знаешь женщин!»

«Их никто не знает», – сказал Никита Сергеевич. Раз и навсегда сказал.

– А вы слышали стишок «Коль родился в воскресенье, будешь просто загляденье. День рождения среда – значит, ждет тебя беда»? – спросила больная (а кто сейчас здоровый?) журналистка.