– Да, а теперь по всему выходит, что в этом платье барышню будут хоронить. Вот ведь как оно в жизни бывает!

Александр не очень разбирался в великосветских обычаях, но даже он знал, что платье для большого бала примеряют один раз и до самого бала никуда в нем не показываются – чтобы никто не мог скопировать фасон. Однако получалось, что Жюли Ланина выходила именно в этом платье в беседку. Зачем? В беседке ее кто-то ждал? Тот, кто…

Но думать дальше Александру не хотелось. Он лишь взял искусственную розочку и бережно спрятал ее в карман.

Лариса Сергеевна Вострякова была женщиной слова. Если она обещала устроить судьбу своей двоюродной племянницы, можно было не сомневаться, что той не удастся избегнуть своего счастья. Ради этого Ларисе Сергеевне, которая последнее время вращалась исключительно в купеческой среде, пришлось подключить все свои старые связи. Один бог ведает, какие интриги предшествовали получению приглашения на бал к Ланиным, который завершился столь плачевным образом, даже не начавшись. Однако Ларису Сергеевну уже было не остановить: едва вернувшись домой, она тотчас же затребовала к себе Максима Максимыча.

Это был маленький старичок с плешивым черепом, сморщенной, как грецкий орех, кожей и подобострастной улыбкой. Фамилия его была начисто утеряна, ибо все знакомые величали его лишь Максимом Максимычем, и никак иначе. Определить род его занятий представляется довольно трудным. Он знал все обо всех, но не являлся сплетником; был вхож в любые дома, но никогда не привлекал в них внимания; мог достать все что угодно, от пиявок до приглашения на крестины великого князя, но только если его очень об этом просили и если просьба подкреплялась значительным денежным вспомоществованием. В общем, Максим Максимыч был престранный субъект; он использовал одних людей, чтобы угодить другим, но сам не любил никого, кроме своего терьера, с которым гулял каждый день по три раза в любую погоду. Услышав о том, что его ждут у Востряковой, старик тотчас же явился. Он устроился напротив Ларисы Сергеевны – худой, узкоплечий, в черном костюме и добротном жилете, из кармана которого выглядывала цепочка от часов, и, щуря свои маленькие глазки под кустистыми бровями, с любопытством осмотрелся. Важно постукивал маятник в настенных часах, в углу под образом теплился крохотный огонек. Максим Максимыч сощурился еще слаще и вздохнул.

– Вы, наверное, не знаете, зачем я вас позвала, – начала Лариса Сергеевна, сжав руки.

Максим Максимыч повел узкой шеей и слегка ослабил воротничок.

– Я слышал, что произошло у Ланиных, – просто сказал он, – и готов вернуть вам деньги. Вы ведь рассчитывали на праздник, а взамен…

– Но ведь вы в этом не виноваты, – возразила Лариса Сергеевна.

Максим Максимыч потупился, как будто в случившемся все-таки была доля и его соучастия. Затем залез в карман и достал два пригласительных билета с красивыми гербами и золотым тиснением.

– Я подумал, – пояснил старичок, – что это, гм, поможет вам развеять неприятное впечатление.

Лариса Сергеевна пододвинула к себе билеты, взглянула на обозначенные в них имена хозяев и заулыбалась.

– Максим Максимыч, да вы просто наш благодетель! Насколько я знаю, у Озеровых обычно собирается вся московская знать.

Старичок даже порозовел от смущения.

– О, я так рад сделать вам приятное, госпожа Вострякова… Вы всегда цените людей по заслугам, не то что некоторые!

Как по волшебству, после упоминания о заслугах на столе оказалось несколько золотых монет. Максим Максимыч покосился на них и, смущенно кашлянув, сгреб золотые кружки в карман.

– А теперь, – подавшись вперед всем телом, сказала Лариса Сергеевна, – я бы хотела с вами посоветоваться.

Максим Максимыч настороженно поглядел на нее и зачем-то пригладил остатки волос, больше напоминавшие цыплячий пух.

– Слушаю вас, – молвил он, дернув жилистой шеей.

– Скажите, какого вы мнения о моей племяннице? Только откровенно.

– Об Амалии Константиновне?

– Ну да, ну да. О ней.

– Ну, что ж, – нерешительно промолвил старичок. – Молодая интересная барышня… – Он остерегался употреблять слово «красивая», говоря с одной женщиной о другой. – Очень хорошо воспитанная. Конечно, я видел ее всего лишь раз, но…

– Меня не это интересует, – нетерпеливо перебила его Вострякова. – Как по-вашему, есть ли у нее шансы сделать хорошую партию? Я имею в виду, в своем кругу.

Максим Максимыч вскинул одну бровь и стал задумчиво водить вдоль нее пальцем. Вопрос был не из легких. Старый плут мог назвать по меньшей мере два десятка ничем не обделенных барышень, которые так и остались старыми девами, и в то же время он мог припомнить не меньше дюжины других, которые блестяще вышли замуж, не имея ни особой внешности, ни даже особого приданого. Удача – вот как это называется; однако беседовать об удаче в этой тяжеловесно обставленной купеческой гостиной было бы по меньшей мере нелепо. Здесь платили деньги и хотели быть уверенными, что те не пропадут зря.

– Признаться, мне было бы куда проще приискать ей жениха среди купцов, – продолжала Лариса Сергеевна, – но маменька и слышать об этом не хочет. Она считает, что подобные мезальянсы не для них.

И Вострякова кисло улыбнулась. Сама она, хоть и родилась в дворянской семье, была в свое время вынуждена пойти как раз на такой мезальянс – просто потому, что не нашлось подходящего жениха в своем кругу.

– Вы, право же, мне льстите, – сказал Максим Максимыч, слабо улыбнувшись. – В таких делах, как это, все ведь зависит не только от… но и… Бывают разные обстоятельства, разные люди, наконец. Сама-то барышня славная, и она уже наверняка понимает, что к чему.

Слово «барышня» он произносил так, словно оно было производным от слова «барыш».

– Это верно, – согласилась Лариса Сергеевна. – Только вот с приданым у нее… не очень, прямо скажем.

Максим Максимыч задумчиво поглядел на хозяйку.

– Это плохо, – со вздохом изрек он.

– Вдобавок в семье было двое чахоточных, и еще неизвестно, чем это обернется для девушки, – безжалостно продолжала Лариса Сергеевна.

Старичок кивнул. Люди девятнадцатого века имели все основания бояться туберкулеза – в то время данный диагноз был равнозначен смертельному приговору.

– Но сама барышня ведь здорова? – участливо осведомился Максим Максимыч.

– Да бледная она какая-то, что мне и не нравится, – пожаловалась Лариса Сергеевна.

– Ну, так, на свежем воздухе, я думаю, поправится, – заметил старичок. – Это все?

– Мать у нее – полька, – выложила Лариса Сергеевна самую последнюю страшную тайну. – Вот.

Максим Максимыч слегка нахмурился. Вообще-то, если быть точным, по женской линии мать нашей героини происходила из грозного немецкого рода фон Мейссенов, последняя представительница которого, неугомонная Амелия фон Мейссен, в одном из своих семи браков родила дочь, вышедшую впоследствии замуж за шляхтича Браницкого. Вот от этого союза и появились на свет Аделаида Станиславовна и ее брат. Но тогдашним русским дворянам не было особого дела до таких тонкостей, а к полякам – католикам, гордецам и вдобавок вечным смутьянам – они питали недоверие, которое было трудно объяснить и уж тем более побороть. Все это Максим Максимыч знал не хуже, чем его собеседница. Он задумался.