P.S. Только что пришла Даша – расстроенная. У нее в лавке стащили кошелек, и маман ее как следует отчитала. Вот тебе и денежные неприятности с хлопотами вместе. (Лично я склонна полагать, что кошелек пропал, пока она любезничала с червонным королем – приказчиком Евстигнеем.)

– Прекрасный день, – сказал Евгений.

Дмитрий очнулся от своих мыслей.

– Что?

– Я говорю, прекрасный день, – повторил граф.

– Да, прекрасный, – рассеянно подтвердил Озеров.

– Похоже, это единственное, в чем мы согласны, – сказал Полонский, сухо улыбнувшись.

На повороте аллеи их коляску нагнал всадник на белом коне.

– Орест! – обрадовался Дмитрий, привстав на месте.

Евгений, напротив, помрачнел. Князь Рокотов был одним из немногих людей, которых чванливый граф считал себе ровней, – но все дело в том, что как раз Орест не желал воспринимать Полонского всерьез. О нет, князь был дружелюбен, вежлив, даже сердечен, но в его тоне, когда он обращался к Евгению, нет-нет да проскальзывала обидная насмешка. Он явно подтрунивал над графом, и последнему это, естественно, не нравилось.

– Что видно, что слышно в Петербурге? – крикнул Дмитрий. – Я думал, ты все еще при дворе!

– Нет, – коротко ответил Орест. – Я в отпуске – по состоянию здоровья.

– Вот как? – не удержался Евгений. – А мы-то думали, что ты вернулся ради чьих-то прекрасных глаз.

– Чьих – твоей матушки? – отпарировал Орест с иронией. Всем в свете было известно, что в молодости красавица-мать Полонского отнюдь не была образцом добродетели. – Ну и воображение у тебя, однако!

Дмитрий засмеялся, Орест весело улыбнулся, отчего на его щеках проступили ямочки. Евгений с выражением досады откинулся на спинку коляски.

– Ходят слухи, будто ты собираешься жениться на княжне Волковой, – заметил Дмитрий. – Это правда?

Княжна Волкова была той самой длиннолицей девушкой в желтом платье, у которой Амалия на балу увела князя. На красивое лицо Ореста набежала тень.

– Княжна Ирина слишком хороша для меня, – коротко ответил он.

– А я слышал, что тебе сватают младшую дочь графа Адлерберга, – подал голос Евгений. – Она все еще в Петербурге?

– Вероятно, – равнодушно отозвался Орест, пожимая плечами. Было заметно, что он давно привык к толкам о своей грядущей женитьбе и ничуть не удивлялся им. Собственно говоря, ничего необычного в этих слухах не было. Орест принадлежал к чрезвычайно родовитой семье, его отец, старый князь Рокотов, занимал важный пост при императоре, а от матери, которая скончалась от чахотки одиннадцать лет тому назад, молодой князь унаследовал огромное состояние, делавшее его еще более завидным женихом. За ним охотились все московские и столичные маменьки, имевшие дочерей на выданье, и их не останавливало даже то, что у жениха уже несколько раз было серьезное кровохарканье, отчего доктора каждую зиму отправляли его в Ментону, в теплый климат. Но, несмотря на угрозу смертельной болезни, постоянно висевшую над его головой, это был веселый, блестящий офицер, в котором окружающие души не чаяли. Его обожали дети, собаки и кошки, а о женщинах и говорить нечего: они все были от Ореста без ума. Даже самые брюзгливые старые дамы, и те расцветали улыбками при его появлении.

– Значит, твое сердце свободно? – спросил Евгений. – А вот Митенька, похоже, серьезно увяз.

– Эжен! – вспыхнул Озеров.

– Да? Это интересно, – заметил Орест, придерживая лошадь, которая норовила обогнать коляску его приятелей. – И кто же его избранница?

– Амалия Тамарина, – ответил граф Полонский, зорко наблюдая за ним.

Однако князь лишь рассмеялся.

– В таком случае, Митенька, ты опоздал! У барышни Тамариной уже есть жених.

Дмитрий побледнел.

– В самом деле? Кто?

– А этот, как же его… Стасов, нигилист. Тот, что важно толкует о социализме, равенстве полов и тому подобном.

Лицо Дмитрия сделалось мрачнее тучи.

– Ну, не горюй ты так, Митенька, – весело сказал Орест. – В конце концов ничего ведь еще толком не известно. Это так, сплетни, которые мне передавала моя кузина Мари Орлова.

– Как знать, как знать… – раздумчиво заметил Евгений. – Леонтий Стасов довольно богат, а такие женихи на дороге не валяются.

Озеров отвернулся. И до самого дома Орловых, куда они направлялись, не проронил больше ни слова.

– Входите, входите! Скорее, скорее!

Такими словами встретила троих друзей Муся Орлова, едва не подпрыгивая на месте от возбуждения. Муся была маленькая, вся в русых кудряшках, с личиком очаровательной проказницы и вздернутым носиком. Среди знакомых Муся пользовалась репутацией ужасной баловницы, но ей все прощали за ее непосредственность и открытый нрав. Вот и сейчас, притоптывая ножкой, она твердила:

– Идите за мной! Ну что вы мешкаете, право! Ведь самое интересное пропустите!

– Что пропустим? – начал было Орест, но Муся схватила его за руку и потащила за собой. За ними последовали и остальные.

В гостиной возле рояля сидела Амалия, перебирая клавиши. Леонтий Стасов, молодой человек лет двадцати пяти с большим узкогубым ртом и черными завораживающими глазами, расположился на пуфе в двух шагах от нее. На окне стояла позолоченная клеточка, в которой сидел нахохлившийся пестрый попугайчик, а по стенам были развешаны портреты членов семьи Орловых. Дмитрий хотел войти в гостиную, но Муся зашикала на него, сделала страшные глаза и приложила палец к губам. Все четверо замерли у дверей, прислушиваясь к разговору, который вели между собой Стасов и Амалия.

– Мы, разумеется, выступаем за отмену несправедливых войн, – пылко говорил нигилист. – Довольно лить кровь народа, защищая интересы деспотизма. Взять хотя бы недавнюю турецкую кампанию…

– Нет-нет-нет, – встрепенулась Амалия. – Как же можно без войны? Без войны никак нельзя, Леонтий Николаевич!

– Но… но почему? – изумился Стасов, не ожидавший такого заявления.

Амалия выпятила нижнюю губу и стала накручивать прядь волос на палец. Вид у нее при этом был донельзя бестолковый.

– Потому что без войны, – торжественно изрекла она, – переведутся все военные. А у них такие хорошие фигуры! Так что я за войну. Обеими руками!

Орест, не сдержавшись, фыркнул. Муся сердито толкнула его локтем, чтобы он замолчал. Амалия меж тем оставила прядь в покое и стала наигрывать полонез Шопена.

– Простите меня, но это чисто женская логика, – сказал нигилист, слегка опомнившись от шока, в который его ввергли слова Амалии.

– О! А разве не вы всего пять минут назад говорили мне, что женщина имеет такое же право высказывать свое мнение, как и мужчина? – парировала Амалия.