Река сделала петлю, и три струга выкатились на тихий плес, раскинувшийся перед священной березой язычников. На поляне звенел смех, перекрикивались мужчины и женщины, тюкали топоры, расползался в стороны запах жареного мяса. Лодки же, словно невидимые, подкрались ближе, на удаление всего в сотню шагов, втянули весла. Самые глазастые казаки прильнули к кулевринам, выбирая жерлами стволов сверкающие, как маленькие солнышки, золотые диски.

Атаман поднял руку, помощники стрелков приготовили фитили.

Взмах!

Огонь опустился к запальным отверстиям, и в тот же миг шесть пушек оглушительно жахнули, выплюнув каждая по две горсти крупнокалиберной свинцовой картечи.

Особой точностью кулеврины не отличались. Но когда из ствола вырываются три десятка шариков и устремляются к цели, расходясь широким снопом, – шансов уцелеть практически нет. А когда таких снопов сразу шесть – они сливаются в единую волну и сносят на своем пути все живое и неживое.

Грохот залпа еще гулял над рекой затухающим эхом, а вся площадь уже кричала от боли и ужаса – и вместе с ними закричал Енко Малныче, отскочив от палубы и покатившись по днищу, сжимая ладонями виски. Смертная мука, пронзившая тела десятков людей, сознание которых он контролировал, отдалась обратно ему в разум удесятеренной болью.

Казаки опять ударили веслами, подгребая к берегу, и, обнажив сабли, один за другим стали выпрыгивать на берег.

Рыча от ненависти, на Кондрата ринулся сир-тя с окровавленным копьем, но бывалый бородач с некоторой даже легкостью подбил наконечник вверх, поднырнул под него, сближаясь, и с проворотом рубанул язычника поперек живота. В лопоухого Ферапонта другой язычник метнул палицу, угодив точно в грудь, но его тут же изрубили Ухтымка и Игумнов Тошка. Атаман застрелил из пищали оказавшегося в стороне от остального племени язычника с золотым диском на груди – и на этом сопротивление было сломлено. Молодые казаки кинулись ловить растерявшихся девок, Михейко Ослоп принялся хозяйственно вытягивать струги на берег – могучий казак вполне справлялся с этим в одиночку; Иван Егоров и Конрат Чугреев, держа наготове оружие, вошли под полог святилища.

Здесь пахло ладаном, смолой и жареным мясом, по стенам висели во множестве странные плетенки из веток, корешков, а то и соломы, украшенные перьями, шерстяными нитями, тонкими ремешками, сплетающимися в замысловатые рисунки.

– Тьфу, бесовщина! – перекрестился Кондрат, откинув внутренний полог. Убрал саблю и оглянулся: – Нашли.

Язычников здесь не было – похоже, все шаманы полегли на берегу, возле полуразделанного дракона. Зато идол возвышался на привычном месте, в самой глубине, украшенный венками, покрытый заскорузлой коричневой коркой – видать, кровушкой колдуны угощали, – и смущающий несоразмерно огромным мужским достоинством.

– Зови Михейко и давай его сразу грузить, – тоже спрятал оружие воевода. – Опосля капище сжечь, дабы более ничьих душ не губило.

– Знамо, запалим, – согласно кивнул бородач, осмотрелся в поисках еще какой-нибудь добычи, подобрал с травяного ложа длинную кость, покрытую замысловатой резьбой, и с нею вышел на свет.

Енко Малныче маялся, скуля от боли, довольно долго, и когда пришел в себя – все было давно закончено. Кто из местных оказался поумнее – разбежались; кто храбрее – погибли; кто глупее – стонал сейчас под дикарями, вкушая грубые ласки победителей. Однако колдун был уверен, что найдет того, кто ему нужен – не случалось никогда такого, чтобы даже в самых страшных катастрофах не уцелел хоть один-единственный счастливчик.

Сперва он прогулялся по окровавленной площади, потом, не особо надеясь на успех, прошел к расставленным за ней чумам. Потом свернул к зарослям, отделяющим Дом Девичества от деревни, прислушался. Сделал еще несколько шагов, остановился снова. Свернул в кустарник, пробрался через ветки и наступил на перебитую ногу спрятавшегося там молодого сир-тя. Тот закричал от боли, схватился за бедро двумя руками, головою стуча о землю.

– Посмотри на меня, жалкий червь! – потребовал колдун. – Запомни хорошенько мое лицо и мое имя. Ползи отсюда в Великий Седэй и передай тамошним дряхлым уродам, что все это сотворил я, Енко Малныче, в качестве ответа на свое изгнание. И я буду уничтожать селение за селением, город за городом, пока не истреблю всех, кто поддержал решение о моей казни. Мудрецы из Великого Седэя хотели содрать с меня живого кожу? Передай, чтобы дубили свои. Я натяну их шкуры на стены своего чума. У меня будет большой, просторный чум, и места хватит на всех!

Изгнанник убрал свою ногу с раны несчастного и презрительно махнул рукой:

– Ползи отсюда! Можешь больше не таиться. Я тебя отпускаю.

* * *

Успех окрылил Митаюки-нэ, и во втором селении Варанхая она поступила в точности так, как и в первом: во время ужина невидимой прокралась в святилище, подожгла его и, выйдя к большому городскому амулету, выстрелила из пистоли:

– Слушайте и не говорите, что не слышали! Это говорю вам я, христианка Митаюки, первая помощница Иисуса! Я принесла вам весть о молодом боге…

– Подлая изменница!!! – кинулся к ней довольно молодой мужчина с амулетом, состоящим из двух половинок: верхняя изображала солнце, а нижняя луну. – Ты предала предков и родовых богов. Чего застыли?! – оглянулся он на земляков. – Тушите!!!

Девушка медленно подняла руку с вытянутым перстом, указывая на шамана, и тишину сумерек разорвал удар грома. На груди мужчины появилось красное пятно, из спины плеснула кровь – и защитник устаревшей веры упал.

– Вы хотите умереть ради дряхлых богов или стать моими братьями и сестрами под дланью нового бога, молодого и сильного, который дарует нам богатство и победы? – спросила юная чародейка.

Заросли зашелестели, на поляне появилось полсотни воинов с копьями и палицами.

– Решайте скорее, несчастные, вы наши друзья или враги?! – громогласно потребовал ответа Нахнат-хайд. – Готовы ли вы принять веру в Господа нашего Иисуса Христа и перекреститься в знак поклонения?!

Со стороны Дома Воинов послышался шум – в этот раз и там все получилось не так гладко. Однако Тарсай-няр имел два десятка обученных бойцов. А здешнее селение, судя по размерам, больше десяти воинов за раз воспитывать не могло. Все вместе взрослые мужчины еще могли бы противостоять его нападению. Но большинство жителей стояли сейчас на площади…

– Готовы ли вы сражаться за Иисуса Христа так, как делаем это мы?! – опять загрохотал голос бывшего шамана. – Готовы ли вы разделить с нами победы и добычу?! На колени, заблудшие! Немедленно встаньте на колени и перекреститесь, отрекаясь от богов-неудачников. Или выйдите и умрите, дабы мы могли доказать свою честь и верность Иисусу в поединке против его врага!

– На колени! – простерла руку Митаюки. – Примите молодого бога и покровительство его во имя рода своего и благополучия детей ваших… На колени!!!

И сир-тя один за другим начали опускаться, неуклюже обмахивая себя сложенными в горсть пальцами.