Постепенно мы привыкли к ежедневным колебаниям нашего корабля и даже стали сверять по ним распорядок дня, а спать перешли в гамаки. В наш лексикон прочно вошел термин «равнополье», означавший краткий момент времени, когда палуба принимала горизонтальное положение. В час дневного равнополья мы торжественно поднимали на флагштоке бороду (флаг куда-то запропастился, впоследствии выяснилось, что Паша случайно вымыл им пол и предпочел об этом не распространяться) и шли завтракать, в ночное равнополье — опускали ее и ужинали. Так продолжалось примерно с неделю, а если быть точным — то шесть дней, потому что на седьмой день сейнер не встал на ровный киль к полудню.

— Гм! — Витя прикрыл глаза ладонью и посмотрел на солнце. — Запаздываем что-то сегодня!

С грехом пополам корабль выпрямился лишь к вечеру. Следующего равнополья пришлось ждать почти сутки. В загадочном механизме, качающем сейнер, появились не менее загадочные сбои, и если о причине первого мы еще строили какие-то предположения, то по поводу второго зашли в совершенный тупик.

Утром следующего дня палуба выпрямилась в последний раз, после чего сейнер медленно, рывками лег на борт и больше не поднялся. Борода на мачте уныло болталась над самой водой, изредка задевая отдельные высокие волны.

Посовещавшись, мы решили попробовать-таки проникнуть в трюм, подползли к дверям и прислушались. Изнутри не доносилось ни звука.

— Игорь!

Молчание.

— Игорь!

Нет ответа.

— Открывай, — скомандовал Витя.

Монтировкой выломав запертый изнутри замок, мы осторожно приоткрыли дверь.

— Подождите, — остановил нас Паша и, оглядевшись, потянул к себе швабру.

Свою зюйдвестку Пашка потерял где-то в море, и теперь на его макушке красовался найденный в тюках на прииске засаленный котелок-дерби. Стащив его с головы, он нацепил котелок на рукоять швабры и поднес ее ко входу. Мы замерли, ожидая выстрела, но, кроме гулкого стука собственных сердец, так ничего и не услышали.

— Пронесло! — облегченно вздохнул Паша, нахлобучил шляпу на голову и первым ступил на трап.

Из темного прямоугольника входа тянуло сыростью и холодом склепа. В ноздри бил застарелый запах испортившейся рыбы и пороховой гари. Запалив керосиновый фонарь, мы спустились вниз и остановились, лишь когда ощутили под ногами песок.

— Вот он! — хрипло произнес Олег и посветил фонарем.

Игорь лежал, уткнувшись лицом в песок и развернувшись головой к двери. Правая рука сжимала приклад винтовки, левая бессильно лежала на песке. Рядом валялись весы.

— Прибавьте света! — распорядился Витя. — Дим, открой люки, сделай же что-нибудь!

— А нас не захлестнет? — забеспокоился я.

— Открывай, не время рассуждать!

Лебедкой раскрыв грузовой люк, я развернул кран-балку и опустил трос в темное чрево корабля. Через минуту показался опутанный веревками Командор.

Весь песок в трюме был пересыпан на правый борт, слева все было чисто — ни песчинки на старом темном дереве обшивки. Картина была ясна, как день. Оказавшись в полной темноте, Игорь так и не понял, что в трюм засыпан обыкновенный речной песок, и по этой причине спрыгнул с ума еще на одну ступеньку и стал взвешивать его принесенными с собою весами, чтобы узнать размеры своего богатства. Как выяснилось впоследствии, свое, лично намытое золото он ссыпал туда же. Гиря у него была одна, а песок на чашку весов он насыпал рупором, используя его то как совок, то как воронку. Не в силах остановиться и боясь ограбления, он взвешивал и перевешивал содержимое трюма все эти дни, перетаскивая песок от борта к борту, что и вызывало пресловутый крен.

Обо всем этом мы догадались потом, а сейчас только перенесли Командора в каюту, раздели и, уложив на кровать, закутали в одеяло.

— Пи-ить… — простонал Игорь.

Мы развели в воде немного молока и поднесли кружку к его губам. Пил он долго и жадно, гулко глотая и проливая воду на одеяло. Иссохшиеся губы его потрескались, язык распух и почернел. Выпив три кружки, он тут же погрузился в сон.

— Дела-а… — только и смог сказать Витя.

Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге появился Пашка.

— Вы тут? — безумно вращая глазами, выпалил он. — А там этот, как его… шторм начинается!

Последние часы. «Оставить корабль!» Охота на Командора. Капитан приходит в себя.

В каюте сразу стало тихо.

— Надо люк задраить, — хмуро сказал я. — И песок разровнять. Вить, подмени меня у штурвала, я — в трюм.

— Я с тобой! — отозвался Олежка.

— А я? — растерялся Паша.

— Сиди здесь и ничего не трогай, — распорядился Витя. — Присмотри за Игорем.

— А что с ним?

— Голодный обморок. Ну, все по местам!

На палубе было холодно. Резкий ветер швырял в лицо клочья морской пены. Тяжелые волны бились о борта и захлестывали наклонную палубу. Задраив грузовой люк, мы с Олегом вооружились лопатами и спустились в трюм.

В слабом свете керосинки длинное низкое помещение выглядело мрачно и угрюмо. Сейнер ощутимо покачивало. За тонкой переборкой глухо стучали дизеля. Песок под ногами был сырым и тяжелым. Кое-как мы перекидали большую часть песка, совершенно выбились из сил и присели отдохнуть. Только теперь я по-настоящему понял, какую титаническую работу проделывал ежедневно Командор, и поразился его выносливости.

— Почему он такой сырой? — неожиданно спросил Олег, подбрасывая горсть песку на ладони.

— Какое там сырой — мокрущий! А действительно, почему?.. — поразился я, поднес лампу к борту и похолодел: из разошедшихся швов медленно, но неотвратимо сочилась вода.

Мы переглянулись. Сейнер был в опасности.

А шторм крепчал. С глухим «А-ах!» волны, как в бочку, били в борт корабля, и мы едва удерживали равновесие. Ноги все глубже проваливались в рыхлый песок. Лампа опрокинулась и погасла — запахло керосином. Очередной удар швырнул меня к борту, и я почувствовал, как в спину бьют тугие струи воды.

— Надо убираться отсюда! — прохрипел я, барахтаясь в песке. — Скоро здесь все затопит!

На четвереньках мы добрались до трапа, выбрались на палубу и пробрались к рубке.

Крен корабля почти исчез. Штормовой фронт оказался узким, и на западе уже виднелось чистое небо.

— Нас заливает! — с порога крикнул я.

— Заливает? — обернулся Витя — Сильно? В смысле — сколько еще продержимся?

Я неопределенно пожал плечами.

Проверив трюм еще разок (там был уже не песок, а какой-то адский кисель), я запер его на висячий замок и направился в каюту проведать Капитана.

Пашка, с трудом удерживая на коленях таз с водой, сосредоточенно выжимал полотенце для компресса.