— Телефонный разговор, не телефонный — предрассудки все это! И сразу предупреждаю: ничего, что могло бы вас заинтересовать, я не знаю. Раньше я с Богданом не работал, он пригласил меня только на матч с «Владимиром». Я поначалу не соглашался, и отказался бы — Осетров уговорил.

— А почему вы не хотели войти в команду Болотникова?

— Что значит, «войти»? Я и был вся его команда.

— Простите, я неточно выразилась. Почему все-таки? Это нарушало ваши планы?

— Нет. Не особенно.

— Может, у вас был личный мотив?

— Да нет же! — Гуревич окончательно вышел из себя. — С чего вы взяли?! Богдан был человек с характером, а кто из шахматистов без характера? Талантам нужно прощать некоторую долю вздорности и неблагодарности.

— Но почему он выбрал именно вас?

— А к кому он еще мог обратиться?! Думаете, нашлось бы много охотников иметь с ним дело?

— Не знаю.

— Спрашивайте уже, наконец, главное: говорил ли он мне, что компьютер каким-то образом проникает в его сознание? Лично мне не говорил. Может, кому-то другому и обмолвился мимоходом. Но мало ли чего не скажешь сгоряча, когда две партии подряд проиграешь! Я тут прокручиваю в голове который уже раз, как Богдан держался, было ли заметно, что он готов и собирается покончить с собой. Нет, я никаких симптомов не разглядел. Настроение было вполне боевое и жизнерадостное. Да, несколько раз во время анализа он отключался, думал о чем-то своем, мрачнел, но это же понятно: серьезный соперник, ответственность, постоянное напряжение…

— Андрей Валентинович, и все-таки есть необходимость более подробного разговора…

— Воскобойников уполномочил вас? Ладно, приходите, только не задерживайтесь, — с большой неохотой согласился Гуревич. — но предупреждаю еще раз: я вам уже все рассказал.

— Я еду к нему, — подскочила Брусникина. — Вы со мной? Или удовлетворитесь рапортом?

«Это вы со мной, — хотел сказать Гордеев, — а лучше я без вас». Но Евгения Леонидовна как бы поставила его перед фактом. И вступать в препирательства, разъяснять иерархию отношений именно сейчас почему-то не хотелось. Он застегнул куртку, которую так и не собрался снять, и с галантной ухмылочкой распахнул перед дамой дверь.

Не сговариваясь, сели каждый в свою машину и друг за дружкой покатили к дому Гуревича на Нахимовском проспекте. Брусникина ехала первой. Так получилось само собой: ее зеленая «мазда» была припаркована удобней, и она смогла раньше выбраться со стоянки. Гордеев мог бы спокойно ее обогнать и тем самым восстановить субординацию, но сознательно не стал этого делать. удобнее наблюдать за машиной, идущей впереди, нежели пялиться в зеркало заднего вида. А глядя на то, как человек ведет машину, можно сделать бездну любопытных выводов.

Брусникина ехала уверенно и нагловато: умело маневрировала из ряда в ряд, но повороты не включала вовсе, великодушно пропускала пешеходов на «зебрах» и при этом у светофоров с визгом срывалась на желтый. Рисуется, что ли? Форсит перед интересным мужчиной в полном расцвете сил? Или демонстрирует таким образом свою независимость и неприступность? Интересно, семья у нее имеется? Муж, детишки сопливые? Как-то не вяжется она с детишками, стиркой-глажкой-готовкой…

Размышления проносились в так и не проветрившейся с утра голове лениво, не торопясь. На самом деле как человек Брусникина его интересовала мало, как женщина — и того меньше. Может, в подходящей обстановке он был бы иного мнения. Скажем, на какой-нибудь вечеринке, где никто никого ни к чему не обязывает, наверное, обратил бы внимание, возможно, и приударил бы слегка — личико миленькое, фигурка тоже ничего. Но это в подходящей обстановке.

Тем временем «мазда» приткнулась у тротуара рядом с выкрашенным в темно-серый цвет пятиэтажным домом. Брусникина выбралась из машины, прижимая к уху мобильный телефон. Конечно!.. Двери всех подъездов были с кодовыми замками и без домофонов, а код Гуревич по телефону не назвал.

15

Перед подъездом с кодовым замком толпилось несколько зевак, все глазели куда-то вверх. Женя не стала им уподобляться и даже подходить не стала, просто набрала номер Гуревича по мобильному. Занято. Набрала еще раз — опять короткие гудки. «Это уже свинство», — выругалась она вполголоса. Пришлось протискиваться ко входу и под беспардонно пристальными взглядами собравшихся рассматривать захватанные кнопки в надежде вычислить код.

— А вы к кому это? — полюбопытствовала бабка вполне определенной породы, которая водится в любом уважающем себя доме.

— Вы здесь живете? — вопросом на вопрос ответила Женя.

— Здесь. А вы к кому?

— Да что случилось? Дверь заело?!

— Нет. Вон… — Та подняла глаза.

На четвертом этаже окно было распахнуто, пожилой мужчина лежал, навалившись животом на подоконник, нижняя его половина была еще в квартире, а верхняя уже снаружи. Руки и голова безвольно свешивались, лицо в багровых пятнах, жив — нет, не разобрать.

— Гуревич? Андрей Валентинович?!

— Так вы к нему? — бабка еще раз оглядела ее подозрительно.

— «Скорую» вызвали?!

— А толку? Он один живет, а евойную дверь танком не прошибешь.

— Надо бы пожарников, — порекомендовал кто-то в толпе.

— Открывайте подъезд! — приказала Женя.

Она взбежала по лестнице, вскарабкалась, оттолкнувшись от батареи, на высокий подоконник между четвертым и пятым этажом. Окно было забито намертво, но форточка — слава богу! — поддалась. Женя выбралась на карниз, покрытый ледяной коркой. До балкона два метра, не меньше, она поняла: если простоит хоть один миг — струсит, и, выставив руки вперед, прыгнула, как не прыгала уже лет пятнадцать. Ударилась коленями о перила балкона, но боли не почувствовала.

Стекло балконной двери пришлось разбить. Забежав на кухню, она вдруг замерла и несколько секунд боролась собой — не могла подойти к телу.

С нехорошим предчувствием стащила Гуревича с подоконника, обхватила запястье. Жив! Пульс есть, но — слабый, прерывистый.

— Тоже полетать захотелось?!

Гуревич ничего не ответил. Толпа внизу удвоилась. Где-то там наверняка топчется и знаменитый адвокат Гордеев. Визжа сиреной, ткнулась к самому подъезду «скорая». Вызвали-таки сердобольные соседи. Или сам Гуревич? Телефон валялся на полу, около дивана, трубка снята. Понятно, почему было занято. В комнате бедлам: смятая постель, пол рядом с письменным столом засыпан листами какой-то рукописи, под окном два разбитых цветочных горшка и затоптанная герань.

Женя немного пришла в себя. Наверное, Гуревич почувствовал себя плохо, стал задыхаться, успел или не успел вызвать «скорую», потом распахнул окно и потерял сознание.

В дверь уже колотили. Впустив врачей, Женя увидела на площадке Гордеева. Он мило беседовал с той самой бабкой: судя по жестам, обсуждали «евойную дверь». Вошел адвокат только после того, как Гуревича вынесли на носилках из квартиры. Спросил: