Мужчины и женщины в белой одежде – ассистенты Софии, догадался Кэл, – сновали туда-сюда с выражением сосредоточенности на лицах, такие лица он видел в библиотеке, где бывал несколько раз в детстве. Освещение было ярким, но Кэл мог бы поклясться, что это какой-то особенный свет. Он создавал ощущение уединенности, словно в монастыре, и это ощущение усиливалось тем, что свет лился из каменных арок, под которыми они проходили.

Повсюду было оружие, но только антикварное, а также глиняные черепки, чернильные приборы с гусиными перьями, скульптурные работы – все на своих местах, в строгом порядке. В одном из залов шла кропотливая реставрация старинной картины. Под стеклом выставочных стендов хранились древние фолианты. На стенах – стеклянных или из декоративного пластика – размещались листы манускриптов. Но, подойдя ближе, Кэл убедился, что это были вовсе не манускрипты, а какие-то современные отчеты. Некоторые до боли знакомые.

Сердце заколотилось, когда среди них Кэл увидел свою фотографию.

На ней он был запечатлен в том возрасте, когда сбежал из дома. Его взгляд скользил по фотографиям, он словно листал альбом, отражавший его безалаберную и тяжелую жизнь. Старый, пожелтевший от времени поляроидный снимок, где он совсем маленький. А вот настороженный подросток, уже познавший всю отвратительную изнанку интернатов для детей, ждущих усыновления. Подборка фотографий, сделанных в полицейских участках.

Здесь были газетные вырезки, кричащими заголовками живописующие все его злоключения: «Беспокойство растет: поиски Каллума Линча ничего не дали», «Бандитское нападение», «Драка в ночном клубе: один погибший», «Линч должен умереть: суд признал его виновным в убийстве сутенера».

В пластиковых контейнерах хранились какие-то стеклянные пузырьки с цветной маркировкой на крышечках. Угольные наброски, которые он лихорадочно рисовал в ожидании казни, тоже были здесь. Поддельный паспорт, отпечатки пальцев, его имя, выгравированное на стекле, и… генеалогическое древо, корнями уходящее в глубокую древность.

Об этом древе ему ничего не было известно.

У Кэла неприятно засосало под ложечкой. Как будто его вывернули наизнанку и выставили на всеобщее обозрение.

– Что это? – мрачно спросил он. – Ты что, следила за мной?

– Я знаю о тебе все, Кэл, – с пугающей невозмутимостью ответила София. – Твои медицинские данные, твой психологический профиль, уровень серотонина и наличие мутаций в гене моноаминоксидазы. Я знаю, в каких интернатах и арестных домах для несовершеннолетних правонарушителей ты содержался. Какой вред ты причинял людям и… – Она помолчала и мягко добавила: – И самому себе. Ты живое доказательство того, что склонность к насилию передается по наследству.

Кэл был ошеломлен и раздавлен и вместе с тем испытывал острый интерес. Он внимательно рассмотрел генеалогическое древо, спустился от газетных вырезок и фотографий к пожелтевшим от старости дагеротипам и непонятным каракулям.

Мятые рисунки людей в капюшонах и наручах со спрятанными в них клинками.

– Как вы нашли меня?

– Мы нашли Агилара, – ответила София.

Странное слово.

Или имя?

Одновременно бессмысленное и полное загадочной силы.

– Когда тебя арестовали, – продолжала София, – мы сравнили твою ДНК с ДНК Агилара, и они совпали.

– Кто такой Агилар? – спросил Кэл, хотя ему казалось, что он знает ответ.

– Твой предок.

София развернулась и направилась к новой коллекции. Она держала руки в карманах идеально отглаженных брюк, и не чувствовалось никакого напряжения в ее походке и движениях, как и в тот день в саду на крыше. Она кивнула на рисунок на старом пожелтевшем пергаменте.

Кэл сжал кулаки, стараясь не поддаться галлюцинациям. Он дышал размеренно через нос, неумолимо погружаясь в них. Белые птичьи перья – орлиные, хотя Кэл и сам не знал, откуда ему это известно, – пришиты к лицевой стороне длинной одежды, похожей на восточный халат. Узкий кусок ткани несколько раз обернут вокруг талии, поверх кожаный пояс, при близком рассмотрении – плетка. По бокам кинжалы, скрытые клинки во внутренней стороне наручей.

Лицо спрятано в тени, но Кэл слишком хорошо знал это лицо.

В первую секунду ему показалось, что это психологическая манипуляция, что здесь устраивают какие-то замысловатые фокусы. Но для чего? С какой целью?

Кэл не играл в видеоигры, разве что короткое время в далеком детстве. Но сейчас он был абсолютно уверен: если бы тогда некий умелец мог заставить его почувствовать то, что он чувствовал в цепком захвате руки, то этот кто-то держал бы свои умения в строжайшем секрете или здорово нажился бы на них.

– Родители Агилара были ассасинами, – рассказывала тем временем София. – Их сожгли у позорного столба тамплиеры Торквемада и Охеда. Тот Черный Рыцарь, которого ты видел. Агилар де Нерха также выбрал путь ассасина.

«Торквемада». Забавно устроена человеческая голова – никогда не знаешь, что там может застрять. В начальной школе что-то рассказывали об испанской инквизиции, и это имя ему запомнилось.

Кэл продолжал рассматривать свое генеалогическое древо. И это были уже исключительно миниатюры, художественные иллюстрации и страницы на латыни из давно утраченных старинных книг.

Его взгляд спускался все ниже, пока не остановился на мониторе, стоявшем на столе под цветными рисунками. На экране только черный фон и белые линии, сплетенные в рисунок. И этот рисунок был за пределами его понимания – замысловатая паутина линий образовывала некое подобие машины.

Но одну часть этой машины он точно узнал – рука с двумя жесткими, как тиски, пальцами.

– Что эта за машина?

– Мы называем ее «Анимус».

– Я слышал об «Анимусе». Но я думал, это кресло.

– Было когда-то. Откуда ты узнал об «Анимусе»?

– Никогда не играл в игры, но воровал их, чтобы разжиться наличными.

– Правда? – София немного удивилась. – Тогда ты должен знать, что «Анимус» позволяет нам наблюдать, а тебе – через проекцию твоей генетической памяти проживать жизнь своего предка.

Кэл скосил глаза на другой монитор.

– Много вытащили из моей памяти? – язвительно спросил он.

– Больше, чем ты сам мог вспомнить.

Она говорила легко, почти дружески, беззлобно подшучивая. Как странно обсуждать все это с Софией Риккин – его ангелом и его тюремщиком.

Она продолжала в том же духе:

– Ты когда-нибудь думал, как птицы находят путь к местам своих зимовок?

– Всю жизнь только об этом и думал.

Она улыбнулась, но тут же ее лицо приняло серьезное выражение. Хотя веселая нотка удивления проскользнула в ее голосе.

– Им помогает генетическая память. Воспоминания позволяют извлечь информацию. И если ты позволишь мне тебя направлять, даже представить сложно, что ты можешь увидеть и узнать.