Лютов прищурил глаза, на его лице заиграли желваки. Мила могла бы поклясться, что в этот момент Лютову очень хотелось послать Гарика к черту, а вместе с ним и Милу. Но, видимо, слухи о Гарике, как об одном из самых влиятельных и сильных в магии студентов Золотого глаза, не были преувеличены, потому что Лютов усилием воли сдержался и послушно процедил сквозь зубы:

— Не ошибаешься.

Гарик широко улыбнулся ослепительной белозубой улыбкой.

— Ну вот и отлично! Не буду больше отнимать твое драгоценное время — у тебя наверняка полно важных дел.

Гарик убрал руку с плеча Нила и, несильно похлопав его по спине, ненавязчиво подтолкнул вперед.

Лютов бросил холодный и хмурый взгляд на Милу и быстрым шагом прошел мимо нее.

Когда он исчез за ближайшей дверью узкого коридора, Гарик повернул лицо к Миле и улыбнулся:

— Надеюсь, этот парень тебя не обидел? — И, не дожидаясь ответа, добавил: — Кажется, карантин вконец испортил его характер.

Мила пожала плечами.

— Не думаю.

Брови Гарика удивленно приподнялись.

— Ты считаешь, что у него чудесный характер?

Мила посмотрела в сторону двери, за которой только что скрылся Лютов, и объяснила:

— У него такой «чудесный» характер, что вряд ли возможно его испортить.

Гарик от души рассмеялся.

— Есть такое дело, — согласился он.

Мила улыбнулась в ответ — ей было приятно обнаружить, что далеко не все златоделы такие, как Лютов. Гарик был совершенно не заносчивым и, похоже, совсем не кичился тем, что учился в Золотом глазе, тогда как большинство златоделов считали свой факультет самым престижным и по этой причине не забывали ходить с задранными кверху носами двадцать четыре часа в сутки.

Гарик тем временем перестал смеяться и с интересом посмотрел на Милу.

— Типичный меченосец, — вдруг заявил он. — Обидно признавать, но, похоже, ты прекрасно справилась бы с этим парнем сама, без моей помощи.

Мила даже растерялась. То, что один из лучших златоделов делает такой комплимент ей, меченосцу, с трудом укладывалось у нее в голове.

Гарик с улыбкой кивнул в сторону большой гостиной.

— Пойдем? — спросил он.

Мила кивнула и направилась за своим куратором.

* * *

— Знакомьтесь, — торжественным голосом произнес Гарик, — Цицерон.

Меченосцы дружно столпились шагах в десяти от огромной головы гекатонхейра — единственного охранника Черной кухни. Голова сидела в квадратной урне из белого мрамора, обладала благородной лысиной, тянущейся ото лба, аккуратно причесанными седыми волосами по бокам, критически-холодным взглядом и надменным изгибом рта.

— А почему его зовут Цицерон? — спросил Иларий. — Это же что-то древнеримское, а гекатонхейры — они же из Греции.

— Почему Цицерон? — повторил вопрос Гарик. Приблизившись к великанской голове так, что их теперь разделяло не больше шага, и сложив руки за спиной, он с важным видом поинтересовался: — Цицерон, дружище, а скажи-ка нам, в чем смысл жизни?

Гекатонхейр занятно изогнул правую бровь и, устремив взгляд куда-то к потолку, изрек:

— Vivere est cogitare.[5]

— Что в переводе с латыни означает: «Жить — значит мыслить», — незамедлительно перевел Гарик. — Любимое изречение нашего привратника, из-за которого, собственно, и именуют его Цицероном уже… м-м-м… никто не помнит с каких пор.

— Тю-ю-ю, латынь, — протянул Мишка Мокронос, зевая, и подытожил: — Скучно.

Цицерон вдруг сердито засопел и уставился на Мишку хмурым взглядом.

— Не советую отзываться о латыни с таким пренебрежением в присутствии Цицерона, — осуждающе покачал головой Гарик. — Он может сильно разозлиться. А в гневе он страшен и ужасен. Можете поверить мне на слово — я с ним достаточно хорошо знаком.

Цицерон демонстративно отвел взгляд от Мишки и, снова обращаясь к потолку, заявил:

— Aquila non captat muscas!

Меченосцы дружно повернули головы к Гарику в ожидании перевода.

Гарик почему-то хмыкнул, усмехнулся, кашлянул и только после этого перевел:

— Это значит: «Орел не ловит мух».

— Орел? — переспросил Ромка, недоумевая. — Какой орел?

— Этот орел, какой же еще? — Гарик указал рукой на противоположную стену, где висел старинный гобелен с гербом Золотого глаза — грифоном на сундуке с золотом. — Соответственно, под орлом наш Цицерон подразумевает себя. Вы же наверняка ассоциируете себя со своим львом, правда? Ну а каждый, кто имеет отношение к Золотому глазу, ассоциирует себя с грифоном или орлом — кому как больше нравится.

— Ясно, — хмуро сказал Ромка и, подозрительно прищурив глаза, покосился на голову гекатонхейра: — И кто же тогда мухи?

Гарик, еле сдерживая улыбку, воскликнул:

— Аллегория! Цицерон у нас любит изъясняться аллегориями.

Ромка недоверчиво хмыкнул: как и Миле, ему, видимо, показалось, что мухами только что обозвали их.

— А наш Полиглот любит поесть, — отозвался на реплику Гарика Мишка Мокронос. — И разговаривает он без всяких аллегорий. Зато с ним как-то повеселее.

— Copia ciborum subtilitas animi impeditur, — изрек Цицерон.

— А это что значит? — спросил Мишка.

— Это значит: «Избыток пищи мешает тонкости ума», — ответил Гарик. — Иными словами: тот, кто слишком много ест, вряд ли будет хорошо соображать.

— Хм, — вскинул брови Ромка. — Интересно, что бы он тогда сказал об Алюмине, если б увидел, как она на первом курсе все запасы у нас в Львином зеве опустошала?

Цицерон покашлял, привлекая внимание к своей персоне, и выдал:

— Esse oportet ut vivas, non vivere ut edas!

— Надо есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть! — поспешил с переводом Гарик.

Ромка снова хмыкнул.

— Алюмине об этом говорить лучше не надо, а то она сильно расстроится, узнав, что смысл жизни не в том, чтобы набить пузо…

Мила тихо рассмеялась, переглянувшись с Лапшиным, — Алюмина до сих пор была их излюбленной темой для шуток.

Гарик бросил на них заинтересованный взгляд, причину которого Мила не поняла. Ромкина шутка была такой прозрачной, что вряд ли Гарик мог не понимать, над чем они смеются. Может быть, ему не понравилось, что смеялись над Алюминой, ведь она была одной из златоделов. Но эту версию Мила отмела сразу: всего десять минут назад Гарик поставил на место Лютова — такого же златодела, как и он сам. Наверное, он все-таки не понял, над чем они смеялись — не расслышал шутки.