Все идет так замечательно, сказала она себе, что Гарри более не придется ни о чем беспокоиться и он будет доволен и счастлив.

– Спасибо тебе, Господи, спасибо тебе, – снова и снова повторяла она, пока наконец не заснула.

* * *

Чарльз поспешно сошел к завтраку уже к восьми часам утра, поскольку ему не терпелось увидеть свежие газеты.

Накануне вечером он обнаружил записку от майора Монселла, которая гласила:

Известие о том, что объявление появится в газетах еще до начала приема в Карлтон-хаусе, несказанно обрадовало Чарльза.

И те, кто не получит приглашения на ужин у его высочества, будут чрезвычайно раздражены тем, что не смогут первыми воочию лицезреть Ранию.

И в данном случае не имеет значения, будущая ли это его жена или последняя по счету дама сердца. Они непременно пожелают увидеть ее хотя бы потому, что она будет новым лицом в обществе.

Едва он успел покончить с завтраком, как прибыла первая коллекция одежды.

К нему пожаловала управляющая магазином, продавщица и две девушки, которые и несли платья.

Чарльз уже проинформировал свою экономку, что, поскольку Рания будет занята примеркой новых нарядов, завтрак ей нужно подать в спальню.

Кроме того, проявив обычную для него предусмотрительность, он решил, что ему самому лучше перейти в будуар, который соседствовал со спальней Рании.

Таким образом она сможет выходить к нему, демонстрируя каждое новое платье сразу же после того, как примерит его.

Но перед тем как покинуть столовую, он оставил точные и недвусмысленные инструкции дворецкому: если кто-либо пожелает его видеть, следует отвечать, что его прибытие в Лондон ожидается не ранее сегодняшнего вечера.

Он был уверен, что как только кто-либо из его родственников прочтет газеты, то сломя голову кинется к нему, дабы узнать, что происходит, и хотя бы одним глазком взглянуть на Ранию.

Не забыл он и о том, что собирался подыскать ей дуэнью, кого-либо с весомым общественным статусом, даму, способную выступать хозяйкой на званых обедах или ужинах, которые он намеревался вскорости давать.

Но опять же он не желал никому показывать Ранию до тех пор, пока не приоденет ее как следует.

Второй магазин прислал точно такое же представительство, что и первый, и их тоже препроводили в комнату Рании.

Чарльз поднялся по лестнице и вошел в будуар – очень милую и уютную комнату с большим диваном, несколькими креслами и книжным шкафом, в котором стояли книги, которые, как он надеялся, должны понравиться Рании.

Из их долгой беседы вчерашним вечером он вынес твердое убеждение, что историю она знает едва ли не лучше его самого.

Он не мог вспомнить ни одной женщины, которой восхищался и за которой ухаживал, читающей что-либо, кроме последних модных романов или тематических журналов и газет, в коих они обсуждались.

Он с комфортом устроился в кожаном кресле, и в следующую минуту дверь из спальни Рании отворилась – и в щелочку выглянула она сама.

– Я так и думала, что вы уже здесь, – сказала она. – Вы готовы к параду?

– С нетерпением ожидаю начала!

Девушка распахнула дверь во всю ширь.

– Voilà![2]– воскликнула она, подражая одной из продавщиц, француженке по происхождению.

Она продефилировала мимо Чарльза в шикарном вечернем платье, которое показалось ей чересчур роскошным для того, чтобы его можно было носить где-либо еще, кроме сцены.

Рания была права, предполагая, что мода далеко ушла вперед. Платья стали куда вычурнее тех, что женщины носили во время войны.

Перекрещивающийся лиф и высокая талия, если таковая наличествовала, по-прежнему пользовались популярностью, но юбки тончайшего муслина, которые на протяжении нескольких лет оставались почти прозрачными, теперь были украшены цветами, кружевом или бархатными вставками.

Вырез же на груди по-прежнему оставался предельно низким.

Платье искрилось и блестело цветочным калейдоскопом, однако, хотя Рания выглядела в нем чрезвычайно привлекательно, Чарльз лишь покачал головой.

Управляющая магазином вопросительно остановилась в дверях.

– Оно чересчур вычурное, – сказал ей Чарльз, – и подобное разноцветье лишь заглушает чистоту кожи мадемуазель и цвет ее волос.

Управляющая всплеснула руками, приходя в немое отчаяние.

Рания, возвращаясь к двери, подмигнула Чарльзу.

Он понял, что соперничество двух магазинов за право продать самые дорогие свои платья изрядно забавляет ее.

В спальне тем временем разгорелся спор относительно того, какое платье следует продемонстрировать следующим, и обе управляющие обменялись колкими репликами.

Рания ловко разрешила спор, предложив им метать декоративные кости, обнаруженные ею на каминной полке.

Кости были крупнее тех, что обычно использовались для игры в триктрак, и прошлой ночью, раздеваясь, Рания залюбовалась ими.

Она протянула их женщинам, и те стали метать их на кровати, чтобы не повредить.

Первая управляющая выбросила пять и три и уже видела себя победительницей, но тут вторая выбросила шестерку и четверку, и победа осталась за нею.

Когда Чарльз отбраковал первое платье, его приговор привел в восторг вторую управляющую, и она помогла Рании надеть новое платье, по ее словам, самое красивое из всех, что она когда-либо видела.

Оно и впрямь оказалось весьма необычным, а сшито было из очень мягкого материала, доставленного, как решила Рания, прямиком из Парижа.

Оно было снежно-белым, но в ткань были вплетены нити другого цвета, так что при ходьбе возникал эффект лунного света.

Юбка была чуть пышнее, чем в других платьях, и ее украшали крошечные бледно-розовые розы, на лепестках которых сверкали капельки росы, похожие на крошечные бриллианты.

Все эти украшения были собраны главным образом на подоле юбки, тогда как на лентах, перекрещивающихся спереди и проходящих под аккуратной грудью Рании, их было совсем немного.

Платье идеально подчеркивало ее безупречную стройную фигурку, будучи разительно несхожим с тем нарядом, что она примерила первым.

Но, входя в будуар, она терялась в догадках относительно того, понравится ли оно Чарльзу.