У Алены много Никитиных родственников, кого-то из них Никита называет «свояк», а кого-то «шуряк». У Алены особенно много Никитиных родственниц, все они называются «сноха». Алена не смогла разобраться, кто из них «братняя сноха», кто «деверняя сноха», просто смирилась с тем, что сама является снохой половине деревни. А у нас нет ни одной снохи, нет ни одного родственника, кроме Муркиной как бы кузины Марфы.

…Звонок – Никита. Очень возбужден.

– Крым наш! Путин молодец! Вернул нам Крым! Без капли крови! Блестящая операция!..Америкашки думали, мы им позволим, чтобы корабли НАТО были у нас под боком, ха-ха!..Представь – корабли НАТО в Севастополе, городе нашей славы!! Представила?… Мы не позволим, чтобы ущемляли наши геополитические интересы!.. Мы все наши земли соберем!.. Россия встала с колен! Ты рада, что Россия встала с колен?… Все-таки мы – великая страна! Ты рада, что мы все-таки великая страна?… Я горжусь, что я россиянин!.. А ты гордишься?…

С Иркой-хомяком.

– Новым модным ресторанам – мое решительное нет, – сказала Ирка-хомяк. – Мура – девочка из хорошей семьи, внучка профессора, правнучка академика. Мы культурные ленинградцы, не какие-нибудь нувориши. То, что у них яхты и магазины нижнего белья, не означает, что они могут навязывать нам свои стандарты. У них свои стандарты, у нас свои.

Родители Павлика – нувориши, потому что у них есть яхты и катера, и «бентли», и нижнее белье? Это клише, неточное клише. Нувориш – это быстро разбогатевший человек, пробивающийся в высшее общество. Но у нас все разбогатели быстро! К тому же родители Павлика не пробиваются в наше с Хомяком высшее общество. Они просто хотят жениться на Муре. Возможно, они даже не знают, что Мура – потомственный профессор.

– Муркина свадьба должна быть там, где прошла наша юность, в месте, с которым у нас связано… В общем, это должно быть памятное место, – настаивал Хомяк.

– Крейсер «Аврора». «Аврора» – памятное место, нас там в пионеры принимали.

Хомяк холодно фыркнул, показывая лицом, что не приемлет глупых шуток, когда речь идет о стандартах.

У Ирки – стандарты. Ирка говорит: «Люди делятся на простых людей, как Алена с Никитой, и творцов, как мы с Ильей…» Представляясь актрисой у Додина, Ирка-хомяк верит, что Додин не дает ей главных ролей. Почему?… Может быть, каждому хочется того, чего у него нет? Может быть, Ирке хочется жалости, понимания? В настоящей, непридуманной Иркиной жизни ее не за что жалеть. В антракте Ирка стоит за стойкой, продает бутерброды, и пирожные, и чудный шоколадный торт с вишнями, и это счастливо совпадает с ее увлечениями, – она любит театр и любит вкусно кормить гостей. В Иркиной жизни нет ни намека на покорность судьбе, в ее жизни есть только то, что она хочет. Ирка-хомяк – стрелок, глаза намертво вцепились в мишень, мозг усиленно работает, чтобы выстрелить на поражение: если Хомяк решил с вами дружить, вы будете дружить, если Хомяк решил выйти за вас замуж, вы женитесь. Ирка придумала выйти замуж за Илью, находясь с ним по разные стороны буфетной стойки: изнемогающий от усталости Илья протянул ей деньги со словами «будьте добры, рюмку коньяка», а Ирка уже знала, что они будут вместе и каждый день по дороге к себе на третий этаж Илья будет подниматься на два лишних пролета, чтобы зайти ко мне на четвертый.

Нехорошо делить друзей на тех, кто нам суждены, и оказавшихся рядом по воле случая, – как будто наша дружба – это награда и мы свысока рассматриваем кандидатов. Но Ирка не была мне суждена, это была именно что воля случая (квартира в нашем доме досталась Ирке от мимолетного брака девяностых, Ирка не рассказывает о своем предыдущем муже, говорит: «Так, гримасы бандитского капитализма») – дружба с Иркой возникла благодаря косметическим технологиям. Ирка, флагман косметических технологий, залила ботокс в носогубные складки. Ботокс заполнил не столько Иркины носогубные складки, сколько щеки, и мы с Мурой за глаза называли ее «хомяком».

Однажды, встретившись с Иркой у лифта (гримаса капитализма к тому времени уже исчез), Мурка сказала: «Здравствуйте, Хомяк». Мурка была ребенком и не понимала, что существует разница между «говорить о человеке» и «говорить с человеком». Я шипела: «Не здравствуйте, Хомяк, а просто здравствуйте», Ирка смеялась, – я давно заметила, что красавицы не так обидчивы, как дурнушки, – и тут же, у лифта, мы из соседей стали подругами. Первое, что Ирка сказала мне в качестве подруги: «Ты сама виновата, что попала в неловкое положение, – сплетничала о соседях с ребенком. Не обижайся, я твой друг и говорю это для тебя. Друг должен быть критичным, чтобы ты могла исправить свои недостатки».

Ирка – друг, она всегда не на моей стороне. Всегда говорит «ты сама виновата». Строго относится ко мне как к писателю. Любит хвалить других. Часто говорит «читаю – не оторваться!», и только во мне все запоет, что это моя книга, как оказывается, что нет, не моя. Иногда говорит: «Прочитала твою книгу – не обижайся, но могло быть лучше». Я не обижаюсь, Ирка говорит это для меня, чтобы я больше старалась.

Ирка не приходит на мои встречи с читателями, последний раз не пришла под предлогом «у меня худсовет». Но у буфетчиц не бывает худсоветов! Тем более додинский театр в это время был на гастролях в Москве. Софья Марковна, Иркина свекровь, сказала: «Я бы на твоем месте обиделась. Обязанность друзей – сидеть на творческих вечерах своих друзей в первом ряду с цветами». Мне совсем не помешал бы Хомяк с цветами в первом ряду, и я уже начала копить обиду, но вовремя совершила инверсию пространства. Давным-давно, когда девочка в песочнице ударила меня лопаткой, папа сказал мне: «Соверши инверсию пространства: поставь себя на ее место и поймешь, почему она это сделала». Я последовала папиному совету и поняла: перед тем как девочка ударила меня лопаткой, я сломала ее куличик.

Я совершила инверсию пространства, поставила себя на Иркино место, – и, находясь на Иркином месте, начала встревоженно думать: «Ирка превратилась из моей просто подруги в писателя, а вдруг Ирка думает, что теперь она лучше меня? А может, она и правда лучше?… Не пойду на Иркину встречу с читателями, не хочу стоять в толпе вместе со всеми, скажу, что у меня худсовет».

Считается, что ревновать к успеху не по-дружески, но, находясь на Иркином месте, я поняла: ревновать к успеху – это по-дружески. Мы ведь не ревнуем к успеху чужих людей, он не радует нас и не печалит, мы просто им пользуемся – читаем книги чужих людей, аплодируем чужим людям в театре. А по поводу близких друзей у нас есть сложившиеся стереотипы и ожидания. Став писательницей, я не оправдала Иркиных ожиданий. Так что не Ирка передо мной виновата, а я перед ней. А Софья Марковна, как Макиавелли, хочет разделить нас с Иркой и властвовать: надо мной с помощью пряника, над Хомяком с помощью кнута.

Мне казалось, что матери, сын которой уже был дважды женат, не страшна его новая женитьба, – регулярные действия снижают настороженность, и человек уже не чувствует опасности. Мне казалось, у Софьи Марковны должна была выработаться привычка к новым невесткам. Но не тут-то было! Софья Марковна не могла смириться, что прежде Илья был женат на докторах наук, а Ирка – директор буфета.