— Может, ты объяснишь мне, что происходит? Или — мне тебе объяснить?

— Игра. «Гусарская рулетка, опасная игра...» — напел Олег, добавил спокойно:

— Все идет по плану, Борис.

— По плану? По чьему плану?!

Гринев взвился с кресла, развернул монитор к Чернову:

— Да смотри же, Борис! Узнаешь фигуру? Это же «голова-плечи», перевернутая! Все будет вот так. — Олег жалом перьевой ручки показал завершение фигуры: ручка взлетела вверх, за край монитора.

— «Голова-плечи», говоришь? — Чернов едва сдерживал бешенство. Рука его прочерчивает неровную кривую вниз:

— Вот что будет дальше, Медведь! Ты понял?

Это — «собака Баскервилей»

, и она нас сожрет! — Закончил он жестко и твердо:

— Ты упал. Нужно вынимать деньги.

— Мы уже вломились на пять лимонов зелени. Есть смысл идти дальше.

— Я не самоубийца! А если тебе нравится играть в русскую рулетку, то это можно сделать проще и эффективнее! — Чернов приставил указательный палец к виску и щелкнул пальцами. Сел, прикрыл набрякшие веки, помассировал их подушечками пальцев, заговорил снова — холодно и спокойно:

— Ты не чувствуешь реальных финансовых потоков. Как ты говорил? «Мы слегка продавим рынок». Ты его не продавил. Ты его обрушил.

Олег сел за стол, произнес медленно и монотонно, глядя в глаза Чернову:

— Да. Обрушил. И сделал я это намеренно.

— Что?! — В лице Чернова смешались гнев, непонимание, недоумение, обида...

— Что ты сказал?

— Я убил рынок. Он будет падать еще дней пять. Ниже дна. Потом — станет подниматься. И тут мы ему должны помочь.

Чернов закрыл лицо руками:

— Ты хоть понимаешь, что ты нас слил? Себя, меня, контору? То, что ты кинул всех, — это бизнес; то, что ты кинул меня, — это что?

— Я тебя не кинул, Борис. Если я и ошибся в расчетах, то лишь в меньшую сторону. Когда мы подберем рынок, мы заработаем тысячу процентов.

Чернов смотрел теперь на Олега чуть склонив голову, с каким-то новым интересом. Продекламировал медленно, с расстановкой:

— Маленький мальчик нашел пулемет. Больше в деревне никто не живет. — Лицо его сделалось жестким, непроницаемым.

— Договорим завтра, партнер. Сегодня я слишком устал. Да и утро вечера мудренее.

Чернов остался в своем кабинет один. Некоторое время он невидяще смотрел на монитор, уголки рта опустились, как у обиженного ребенка. Чернов взял трубку телефона, набрал номер:

— Хакер у себя? Он мне нужен. Сейчас...

Автомобиль с Гриневым отъехал от конторы. Чернов увидел это из припаркованного недалеко от входа автомобиля с тонированными стеклами. За рулем был он сам. Рядом с ним сидел длинноволосый молодой человек в кожаной куртке. В ухе у него — подобие слухового аппарата.

— Он поехал к какой-то Марине. Думаю, задержится.

Чернов скривил губы:

— Может, задержится, а может... Нам следует спешить.

Длинноволосый пожал плечами, взялся за ручку дверцы.

— Я сказал — спешить, а не суетиться. Протокольные десять минут. — Хозяин — барин.

* * *

...Комнату Марины теперь укутывал вечерний свет: мягкий, теплый. Горели свечи. Олег принес огромный букет, Марина опустила его в вазу, полюбовалась, чуть отстранившись. Посмотрела на Гринева:

— А ты изменился. Или — это свет такой?

— Наверное, свет. В этом мире мало что меняется по существу.

— Нет, ты точно изменился.

— Дело делаю.

— Свое?

— Надеюсь.

Марина вдруг пригорюнилась, тряхнула волосами:

— Просто... ночью все другое. Или — кажется другим.

— Завтра переменится?

— Не знаю. Что может знать ветреная женщина про завтра?

— Ты — ветреная?

— Сегодня — да. Слово «ветер» прекрасно само по себе — в нем есть энергия, движение, воля. То, чего мне так не хватает в жизни. — Марина улыбнулась печально:

— Сегодня я ветреная. А ты... ты словно сияешь. И даже букет принес сиятельный, словно я — княжна. Глупость, а приятно.

Марина подошла к стереосистеме, поставила диск, закрыла глаза:

— Танцевать хочу. Жестокое танго. Танго с огнем. Музыка была огненной.

Страстной. Марина танцевала отрешенно, чуть склонив голову, ресницы — полуопущены. На скатерть упало несколько лепестков... Сквозь янтарную винную влагу мерцал огонек свечи... Мелодия лилась томно и влажно, словно в дальней амазонской ночи... А тени на стенах комнаты исполняли свой причудливый танец...

Все это Олег даже не замечал — чувствовал... Когда он засыпал, музыка еще продолжала звучать и комната была наполнена теплым светом догорающих свечей.

Девушка встала, прошла на кухню, закурила. Ее лицо то проявлялось в ночном черном стекле вместе с мерцающей оранжевой точкой, то — меркло.

— Если бы кто знал... — тихо произнесла Марина. — Если бы знал...

Лицо ее сделалось жалким, вымученная улыбка скривила губы. Марина встряхнула волосами, налила себе в большой фужер до краев водки, выпила единым духом, улыбка стала горькой. Марина подмигнула собственному мутному отражению:

— И кто поможет бедной девушке понять эту жизнь? Никто.

— Пора, — отрывисто бросил Чернов.

Вместе с длинноволосым они вышли из машины, обогнули здание — Чернов открыл черный ход своим ключом, — поднялись по лестнице, посвечивая под ноги узеньким лучом фонарика. Офис был пуст.

В темноте замерцал экран компьютера.

— Что мы ищем? — поинтересовался длинноволосый.

— Ключ-код к банковскому счету.

Длинноволосый деловито кивнул, ухмыльнулся:

— Я бы держал его в голове.

— Мой друг слишком эмоционален. А эмоции сжигают цифры. Особенно с восемью нулями.

Хакер застыл перед экраном; отблески искусственного света заплясали на его лице; колонки цифр отражались в темных зрачках, и длинноволосый в эту минуту казался просто придатком машины.

Цифры закончили свою свистопляску, выстроились в ровную колонку; высветилось и кодовое слово. Длинноволосый откинулся на стуле:

— Все.

— Подождите меня в холле, — велел Чернов. Он сел за клавиатуру, застучал по клавишам, напевая чуть фальшиво:

— На земле весь род людской... чтит один кумир священный... он царит над всей вселенной... тот кумир — телец златой... На экране появилась надпись: «Трансфер завершен».