– Подумай сама, Индия. На моем месте расстроился бы любой.

Но она стояла на своем.

Это было до того, как появилась его мать. Хитрая Каролина записалась на прием в ее клинике. Что еще хитрее – под фамилией Маккеррон. Индия равнодушно скользнула глазами по медицинской карточке, которую вынула из держателя на двери кабинета иглоукалывания, не придав фамилии пациента особенного значения. Некто К.К. Маккеррон. Новенький, увидела она. Вернее, новенькая. Замужем. Сорок девять лет. Страдает от непонятных болей в бедре.

– Миссис Маккеррон… – сказала Эллиот, входя в кабинет, но, едва переступив порог, осеклась, держась за дверную ручку.

Первыми словами Каролины были:

– Пожалуйста, Индия, не сердись на меня. Я подумала, вдруг ты не захочешь меня видеть, если я запишусь под фамилией Голдейкер. Я тут приехала в Лондон, чтобы присутствовать на мероприятии Клэр, и заодно решила… Сейчас сама видишь…

Она сидела на стуле в углу кабинета.

Свет был тусклым, как и полагается свету в больнице, отстроенной на руинах того, что некогда было древней церковью эпохи англосаксов, в свое время перестроенной сэром Кристофером Реном. Ее развалины – результат немецких бомбардировок – теперь стали садом в виде концентрических окружностей. Был здесь фонтан, призванный своим журчанием приглушить шум уличного движения на Лоуэр-Темз-стрит, зеленые насаждения и лужайки, а также древние стены без крыши, вздымающиеся к небу. От творения самого Рена оставалась лишь башня, в которой и разместилась клиника. Маленькие комнатки и несколько окон – вот и всё.

Индия не знала, что на это сказать, и потому ограничилась коротким:

– Я не сержусь.

Что, кстати, было правдой. Она не была уверена, что почувствовала, неожиданно увидев в кабинете свекровь. Разве что удивилась тому, что Каролина еще больше прибавила в весе. Однако, судя по биению пульса в ушах, что-то Эллиот все-таки испытала и понимала, что ей же самой будет лучше, если она поймет, что именно.

Положив медицинскую карту на стол, Индия села на стул врача. Теперь ее и свекровь разделала только кушетка для процедур.

– Смотрю, ты занялась собой. Новая прическа, новый цвет волос, косметика тоже новая… – прокомментировала Каролина. – Даже не знаю, что на это сказать. Неожиданно как-то. Ты всегда была такой естественной…

– Верно. Была, – согласилась врач, но ничего не добавила из того, что могла бы. Что ее якобы естественный облик на самом деле был искусственным и создан по настоянию Чарли, чтобы угодить его матери. Каролине Голдейкер не нравились молодые женщины, которые, по ее словам, стремились изменить свой «природный» облик. Чего Чарльз никогда не мог объяснить, так это того, почему его мать этого так не любила. Сама она регулярно красила волосы и щедро пользовалась косметикой. Увы, совместными усилиями свекровь и Чарли вынудили ее обойтись без туши для ресниц и губной помады даже в день свадьбы. «И о чем только я тогда думала?» – спросила теперь себя Индия.

Каролина открыла сумочку. На какой-то миг Эллиот решила, что свекровь пришла сделать ей подарок и сейчас достанет его из сумки. Со своей стороны, она, разумеется, откажется. Вместо этого «пациентка» извлекла пачку бумажных носовых платков, как будто зная, что те понадобятся ей уже в ближайшие минуты.

– Мне сказали, что теперь ты Индия Эллиот. По телефону, когда я записывалась на прием. Я спросила про Индию Голдейкер, но мне сказали, что ты теперь Эллиот. Как же это понимать? Он и без того безутешен. Это же окончательно его убьет! Нет-нет, ничего не говори! Выслушай меня, это займет всего одну минутку, и я уйду.

Индия знала, чем все это закончится. Она и без того отвратительно чувствовала себя из-за того, что ушла от Чарли. Ощущение было такое, будто она, шагая по улице, наступила на кого-то, кто лежит раненый на тротуаре, истекая кровью. Но она также сделала все – как ей казалось, – чтобы помочь мужу справиться со смертью брата, и теперь он должен был сделать что-то сам, без посторонней помощи. Но не делал.

Каролина как будто прочла мысли невестки. Наверное, те были написаны на ее лице.

– Горе не имеет конца, – сказала она. – Нельзя требовать, чтобы кто-то быстро пережил смерть – тем более такую, как смерть Уилла, – как то бывает, когда скорбишь о смерти друга или даже супруга. Ведь это был его брат. – Ее подбородок задрожал при слове «брат». Индия поняла, как нелегко Каролине вспоминать про самоубийство младшего сына. Тем не менее она заговорила дальше, хотя по ее щекам кривыми дорожками уже ползли слезы. – Другого брата у него не будет. Уилла не соберешь по кусочкам, чтобы начать жить дальше. У тебя самой нет ни сестер, ни братьев. Тебе не понять, насколько близки они были. Чарли заменял Уиллу отца, когда у него не было настоящего, неравнодушного отца, хотя ему самому тогда было всего десять лет. Но он всегда оказывался рядом с Уиллом, когда тот нуждался в товарище, в защитнике. Он был для него тем, чем не смог для них стать родной отец. Индия, пойми, у меня и в мыслях не было баловать моих сыновей. Но когда ребенок в беде, когда ему плохо, мать должна что-то делать, если хочет избежать чего-то худшего, что только может случиться. И такое случилось. И вот теперь, когда Уилла больше нет, Уилла, его единственного брата, Чарли лишился еще и тебя. Ты не должна так поступать Ты должна понять, к чему это приведет, должна понять, как я боюсь…

Каролина вскинула руки в умоляющем жесте.

Индия подошла к свекрови. Ей был понятен глубокий страх этой женщины. Та боялась за старшего сына – вдруг он тоже наложит на себя руки? Индия сама этого опасалась. Именно страх за него вынуждал ее более двух лет оставаться с ним рядом, пока не случится нечто такое, что заставит Чарли взяться за себя. Но она устала служить ему опорой, подушкой безопасности, этакой жилеткой для его слез, и уход от него стал для нее единственным спасением.

– Ему требуется помощь, – сказала Индия. – Он знает это, но ничего не делает. Он говорит, что его помощь – это я…

– Так оно и есть.

– …но мы с вами знаем, что это неправда. Он потерял большинство своих пациентов. Перестал выходить из дома. В иные дни он даже не одевается. Просто лежит на диване и смотрит в потолок. Когда же я обращаюсь к нему с вопросом или пытаюсь о чем-то говорить, или…

– Я знаю, знаю, – сказала Каролина и расплакалась. – Ты имеешь право на другую жизнь. Но разве ты не видишь?..

Он скомкала один бумажный носовой платок и, вытащив новый, промокнула им мокрые щеки. Это действие как будто успокоило ее, потому что когда она заговорила снова, ее голос изменился. Из него исчезли умоляющие нотки, зато появились рассудительность и одновременно… нежность.

– Ты могла бы, Индия, хотя бы не подавать сейчас на развод?

– У меня нет таких намерений, – заверила ее врач.

– Слава богу! Потому что, понимаешь, он сейчас сам не свой, особенно после того, как ты стала встречаться с другим мужчиной, и если он получит документы, в которых…