***

Чарлз Бёрд был в своей стихии. Сухой, с желтой кожей, он выглядел как сама смерть. И, как всегда, не мог упустить случая блеснуть своей ученостью. С Тьюрингом он держался как с коллегой. Начал, разумеется, с соболезнований, а потом, щедро пересыпая речь латинскими словами, принялся живописать тело его брата, так сказать, изнутри. Корелла удивила бестактность доктора. Тьюринг же, пропустив несколько фраз мимо ушей, не выдержал и решительно мотнул головой:

– Довольно.

– Я так не считаю, – пробормотал доктор.

Некоторое время они молчали, глядя друг другу в глаза. То, что один воспринимал как ежедневную рутину, для другого было трагедией. Такие моменты навевали на Леонарда меланхолию. С другой стороны, ему было приятно видеть смущение Бёрда.

– Пойдемте, – сказал он Тьюрингу.

Оба вышли, не сказав ни слова.

Неподалеку от морга проходила железная дорога, вдали прогромыхал товарный состав. По Готорн-лейн проехал «Роллс-Ройс», как привет из другого, блистательного мира. Несмотря на все это, Корелл чувствовал себя удовлетворенным. Он остался доволен тем, как повел себя с доктором Бёрдом. Самое время было вернуться в участок. Тем не менее Леонард продолжал идти рядом с Тьюрингом, плохо осознавая куда.

– Я тут подумал одну вещь… – начал Джон Тьюринг таким тоном, будто собирался сказать что-то важное.

– Что такое? – спросил Корелл.

– Вы точно знаете, что это было самоубийство?

Помощник инспектора посмотрел на красно-коричневый виадук над рекой Боллин и подумал, что Тьюринг собирается сейчас изложить одну из версий убийства или чего-нибудь другого в этом роде. Во всяком случае, чего-то связанного с государственной тайной.

– Что, если это был несчастный случай? – спросил вместо этого Тьюринг.

– Что вы имеете в виду? – удивился Корелл.

– Мать постоянно опасалась, что он во что-нибудь вляпается, – пояснил Джон. – Последний раз у нас дома, на Рождество. Она смотрела за ним, как за маленьким мальчиком: «Вымой руки как следует! И вытри!»

– Почему именно руки? – насторожился Корелл.

– Он имел дело с химикатами, – ответил Джон. – С цианистым калием в том числе. А она знала, как Алан забывчив. Поэтому постоянно предупреждала его…

– И зачем вашему брату понадобился цианид?

– Он золотил столовые приборы. Не спрашивайте меня зачем. Таков был Алан – занимался, чем хотел. Снимал золото с позолоченных отцовских часов и переводил его на ложки. Бессмысленное занятие, не так ли? Он с ума сводил мать своим цианидом. «Неужели ты не понимаешь, чем это может кончиться?» – спрашивала она.

– Мы и в самом деле нашли у него позолоченную ложку. – Корелл вспомнил находку Алека Блока.

– Ну, вот видите…

– На ней были следы цианистого калия.

– Алан запросто мог лизнуть такое по ошибке.

– Боюсь, на яблоке его было слишком много… – Корелл покачал головой. – Такое количество цианида не могло попасть туда по оплошности Алана. Все говорит о том, что он намеренно капнул на срез цианистого калия.

Корелл произнес это слишком уверенно, притом что сомневался как и в правильности собственной версии, так и в том, стоит ли возражать Тьюрингу. Уж если матери и брату угодно верить в несчастный случай, пусть так оно и будет. В этот момент его осенила одна идея. Вероятно, ее появление было подготовлено детским опытом Леонарда, его сложными отношениями с матерью и бессмысленными попытками выставить перед ней кошмарные события, имевшие место в школе, в как можно более мягком свете. Внезапно Кореллу стал ясен ход мысли Алана Тьюринга.

– Премного благодарен за то, что нашли время поговорить со мной, – сказал он Джону. – Но сейчас мне пора возвращаться в участок.

– Капнул на яблоко… – задумчиво повторил тот, будто не слыша собеседника.

– Простите? – не понял Корелл.

– Эта фраза кое о чем мне напоминает, – задумчиво проговорил Тьюринг.

– О чем именно?

– Помню, Алан говорил о каком-то яблоке… Может, есть какой-нибудь классический стих на эту тему или что-нибудь вроде того?..

Корелл пожал плечами. Отравленное яблоко – архетипический образ. Мало ли кто писал об этом…

– Ничего не приходит на память, – ответил он Тьюрингу.

Потом взял у него адрес и номер телефона, пообещав выслать тетради, куда Алан записывал свои сны. Такое не должно было попасть в случайные руки… После чего они простились. Джон Тьюринг сразу будто замкнулся в себе, надев привычную маску чиновника юридического ведомства, – и удалился. Его фигура успела превратиться в мелькающую между деревьями расплывчатую точку, когда Корелл вдруг вспомнил, что так и не спросил его о машинах и математических парадоксах.

В этот момент помощнику инспектора снова пришло в голову, что он, Леонард Корелл, только что предстал перед этим человеком лишь слабым отражением своего истинного «я». «“Я” – больше! – захотелось закричать ему вслед Джону Тьюрингу. – То, что вы видели, – не более чем моя тень!» Он едва не задохнулся от этой мысли и, спохватившись, улыбнулся двум проходившим мимо молодым женщинам.

Несмотря на нервозность, Корелл направился не в участок, а повернул на Стейшн-роуд, в сторону библиотеки, где нередко часами сиживал после работы. В рабочее время он не появлялся там из принципа, но на этот раз случай был особый. Так или иначе, Леонард шел туда по служебному делу. Возможно, напрямую не связанному с расследованием, но оттого не менее важному. Поэтому, быстро миновав парк Джорджа Бранвелла Эванса, Корелл прошмыгнул в здание библиотеки и поднялся по петляющей лестнице.

Он успокоился, погрузившись в гулкую тишину, наполненную суховатым запахом бумаги, пыли и еще – едва уловимо – чего-то сладкого. Это здание обволакивало его специфической атмосферой, одновременно повседневной и возвышенной. Здесь Корелл чувствовал себя дома и в то же время робел и трепетал, как в храме. Книги, книги… В них были истоки всех его мечтаний и фантазий.

Леонард медленно подошел к столу, за которым сидела молодая дама по имени Эллен, и попросил ее принести медицинскую энциклопедию.

– Но… вы ведь не больны, сэр? – испуганно осведомилась она.

– Нет, нет, – поспешил успокоить даму Корелл.

И, несколько смущенный, направился к своему месту возле окна.

Наутро после того дня, когда пропал отец, Леонард проснулся с мыслью, что все образуется, что вчерашние события не более чем отправной пункт новой, лучшей жизни. Полный надежд, он вышел прогуляться и, встретив на берегу, возле красных сараев с рыболовной рухлядью, мужчину в странной шляпе, принял его за одного из местных шутников. Мужчина направлялся к их дому. Мальчик подумал, что он разыскивает отца.

И на этот раз распаленное воображение сыграло с Леонардом злую шутку. Потому что человек, которого он встретил, был не кто иной, как полицейский в шлеме. Дома, прошмыгнув на кухню, Леонард ожидал услышать от матери что-то вроде того, что «вчера вечером папа навеселился всласть», когда вдруг заметил, что она во вчерашнем платье. Полицейский – рослый, бородатый мужчина – был уже тут.