— Пассатижи — это не так просто, как могло бы вам показаться, — вещал нечто несусветное академик Бланк. — Сама по себе эта деталь является банальной уликой, которая способна изобличить преступника, но если ее рассматривать в свете общей деградации профессиональной совести отдельных работников ФСБ, она становится мрачна, словно ночной булыжник в свете прожектора. Пассатижи свидетельствуют о том, что в наши ряды проник предатель…

Обнаружение красноречивых пассатижей заставило Корнея Моисеевича временно отбросить неотложные пенсионные дела и вернуться в стан специалистов, защищающих от взрывов мирных жителей. Сейчас все они вместе со следователем по особо важным делам спешили туда, где только и водится подобное пассатижам высокоспециализированное оборудование — на склад саперно-взрывной продукции ФСБ.

Очутившись возле очередной железной двери, которую, очевидно, узнал по местоположению (с точки зрения Турецкого, она была во всем подобна предыдущим дверям, которые они миновали), Михайлов нажал рядом с ней белую пупырчатую кнопку звонка. Звонка они не услышали, зато в двери минуты через две растворилось оконце, в которое попыталась изнутри просунуться широкая красная физиономия и, не просунувшись, только понапрасну помяв щеки, доложила:

— Капитан Малов слушает. Что надо? Ох, это вы, Алексей Михайлович…

— Открывай, Тарас, — потребовал Михайлов. — Надо поговорить.

Черная борода и суровый тон Михайлова произвели на заведующего складом Тараса Малова столь неотразимое впечатление, что он стремительно впустил всех пришедших в свои владения. Склад представлял собой уходящие в подвальную мрачноватую перспективу многоярусные полки; на ближайших громоздились какие-то ящики. Возле двери помещалось нечто вроде служебного поста, со столом, стулом, настенной заабажуренной лампой и припрятанной в нише тахтой. На столе издавал низкие сердитые звуки готовый закипеть электрочайник: на службе, как, наверное, и мне службы, Тарас Малов предпочитал комфорт… Количество высоких лиц, свалившихся на его голову, заставило капитана мелко засуетиться.

— Алексей Михайлович… Корней Моисеевич… Да вы проходите, присаживайтесь… Может, чайку?

— Некогда, Тарас, — пробасил Михайлов. — Мы буквально на минуту, по делу. Со склада у тебя в последнее время ничего не пропадало?

— Ничего. — В крохотных глазах Тараса, воздетых на начальство, светилась голубая искренность доброго служаки, честно исполняющего свои обязанности. — Хотите, накладные принесу?

— Накладные нам ни к чему. — Потянувшись к розетке, Михайлов выдернул чайник из сети, и он наконец заглох. — Никто тебя не допрашивает, хотя сейчас среди нас присутствует следователь по особо важным делам. Мы просто разговариваем. Понял, Тарас? Пока мы просто разговариваем.

По верхней губе Малова, сизой, как бывает у брюнетов от бритья, поползла капелька пота. Он слизнул ее быстрым розовым языком.

— У нас есть основания утверждать, — напористо продолжал Михайлов, — что со склада все-таки что-то пропало. Подумай, не торопись. Может быть, это пропажа не ближайшего времени. То, что ты ее своевременно не отразил в документах — это служебная ошибка, но не преступление. А вот если человек помогает преступнику, это должно соответствующим образом отразиться на его судьбе… Так что не торопись, Тарас. Обмозгуй ситуацию как следует. Оживи память.

Тарас Малов переминался с ноги на ногу. Если сначала он выглядел человеком лет сорока — пятидесяти, то сейчас выражение лица, смущенно-растерянное, превратило его в мальчишку. Нашкодившего мальчишку.

— Это не иначе Феофанов скоммуниздил… — признался он наконец с отчаянной надеждой, что откровенность избавляет от наказания.

— Какой еще Феофанов?

Оказывается, вот уж скоро как полгода полковник ФСБ Никита Александрович Варенцов повадился бывать у Тараса на складе, вспоминая минувшие дни и битвы, где вместе рубились они… ну рубились, допустим, это для красного словца, но и Тарас Малов не всегда был складской крысой. Пообщаться с полковником запросто, накоротке, всегда почитал за честь. В один из визитов Варенцов познакомил Малова со своим другом Феофановым, порекомендовав оказывать всяческий почет и уважение. Малов, оправдывая оказанное доверие, сразу же попытался наладить контакт с Феофановым, но натолкнулся на сопротивление. Феофанов, сухощавый и молчаливый, о себе не рассказывал ничего, разговор на нейтральные темы поддерживал скупо, и беседовать с ним было все равно что обращаться к безразличной, только что побеленной и не несущей даже ругательств стене. Что-то в нем есть отталкивающее. Особенно для Тараса, который любит общаться с интересными людьми, что при его работе довольно трудно.

Около месяца назад полковник в сопровождении Феофанова снова зашел к Малову на рабочее место. Говорил о том о сем, а больше ни о чем, в то время как Феофанов перемещался туда-сюда, бродил между полками. Тарас собирался сделать ему замечание, но постеснялся Варенцова. А зря… При очередной проверке на складе обнаружилась пропажа взрывчатки, проводов и пассатижей. Точно ли виноват Феофанов, сказать не может, но… больше некому!

— Замечательно, — погрузившись в мысли, произнес Михайлов. Малов стоял навытяжку рядом с ним, ожидая свершения своей невеселой участи. — Доложить об исчезновении сразу было нельзя?

— Но тут же замешан Варенцов, поймите! — трагически вскрикнул Тарас. — Разве вы не помните, что это он обезвредил группировку грузинских террористов, тех, что готовили взрывы в метро? Я-то знаю, чего ему это стоило… И сейчас, думаю, может быть, это не просто так. Может, секретное задание…

— Леша, — вмешался Корней Моисеевич, — не нудь жесток. Что тебе надо: довести его до слез? Так нам это все равно ни с какой стороны не поможет. По, капитан, вы уверены, что в числе пропавших вещей были пассатижи?

— Уверен, — подтвердил Тарас Малов. — С пластмассовыми рукоятками. Как сейчас помню.

Адвокат с техническим именем Радий и со сказочной фамилией Берендеев сидел в кресле под торшером, погрузившись в чтение возобновившего регулярный выпуск журнала «Наука и жизнь». Кресло было в меру жестким и способствовало правильному положению позвоночника, а вследствие этого и полноценному отдыху, торшер освещал страницу с нужной стороны. Все в однокомнатной квартире Радия Кузьмича было устроено наилучшим функциональным образом, с максимумом комфорта и минимумом беспорядка. В доме № 14 по Водопроводному проезду его однокомнатная квартира была хотя и не самой богатой, зато самой чистой и наиболее рационально оформленной. За ее пределами властвовал хаос. На лестничной площадке царил аромат мусоропровода. На общественных балконах устраивали подозрительные сборища подростки. С балконов индивидуальных приличные на первый взгляд жильцы сбрасывали громоздкие ненужные предметы. А сосед из квартиры, расположенной через стену от берендеевской, сменил замки, привыкнуть к ним не может и, что ни вечер, ломится к себе в квартиру, словно в посторонний дом, со скрежетом, стуком и руганью…

Опустив журнал, Берендеев прислушался. Так и есть, сосед снова таранит дверь. На сей раз получалось так громко, словно ключами орудуют у него в прихожей… Конечно, такое могло только померещиться, но Радий Кузьмич уже привстал, чтобы идти разбираться, что там стряслось. Зависнув на несколько секунд в этом неудобном положении, опустился обратно и снова принялся за статью из журнала, нить которой он за жилищными передрягами упустил.