Один партнер по танцам прижимал ее нежнее и как-то отчетливее других. Он был постарше Вали и намного выше, с лицом некрасивым, широким, но мужественным, которое не портили даже втянутые следы, наверное, от юношеских угрей. Вале всегда нравились подчеркнуто мужские лица. Руки у него тоже были широкие — и крепкие…

— А Егор на тебя запал, — сообщила шепотом Оля, когда они вдвоем подправляли косметику у зеркала. Валя, по обыкновению, рассмеялась. Но Оля была совершенно серьезна. — Ты не смейся, он парень основательный. Не из тех, кому нужна подруга на одну ночь, если ты уловила.

— А кто он?

— У него жутко сложная и опасная профессия. Что-то связанное со спецслужбами. Зато и получает будь здоров. Но ты смотри, конечно, если заранее боишься, лучше не связывайся…

«Не боюсь», — подумала Валя и обменялась телефонами с Егором.

Потом у них было самое лучшее время, когда он за ней ухаживал, он ведь очень красиво ухаживал, он мог быть вежливым и ласковым, когда хотел. Даже мама растаяла от его забот и мелких выражений внимания к будущей теще. Егор не скрывал, что видит Валентину своей женой. «Мне не нужны временные подруги, — высказывался он, подтверждая Олино мнение, — мне нужен прочный семейный тыл». Какая редкость в наше время! Валю трогала его отчаянная жажда семейного уюта, хотя тогда она не понимала, откуда эта жажда взялась.

Поняла чуть позже — и для нее равнялось землетрясению, когда Егор познакомил ее со своей семьей. Она давно настаивала, но он под разными предлогами отказывал, пока не вынужден был согласиться. Его семейное гнездо помещалось на первом этаже кирпичного хрущевского дома, рядом с техническим отсеком, полным таинственных и грязных проводов. По квартире с черными от грязи занавесками, среди мебели, выглядевшей так, словно ее неоднократно крушили топором, бродила полная женщина в засаленном халате, подозрительно следящая за мужем, краснолицым, фиолетовоносым, опустившимся и при этом поразительно похожим на Егора. Мужчина, несмотря на надзор, все-таки улучил возможность тяпнуть стакан беленькой из-под скатерти, и вот тогда-то он и поведал Вале страшную тайну. Оказывается, он, отец, назвал старшего сына красивым заграничным именем Герард. Но жена, то есть мать, и ее родственники, люди отсталые и тупые, не оценили добрых намерений и с раннего детства, постоянно окликая, перекрестили парнишку в Егора. Теперь он и сам стесняется имени, представляется Егором. Говорит, с его фамилией быть Герардом смешно. А чего смешного, фамилия у них не хуже других, наследственная…

Егор уволок оттуда Валю почти насильно.

— Вот теперь ты видела, какие они, — уже на улице бросил ей с надменностью отчаяния, и желваки перекатывались в его напряженных щеках. — Теперь ты меня бросишь?

— Глупенький, — искренне сказала Валентина, — какое это имеет значение? Если хочешь знать, у нас с тобой одно несчастье: я тоже дочь алкоголика. Да, мой отец страшно пил, буянил. Разница только в том, что моя мама вовремя опомнилась, забрала меня и ушла. При чем здесь родители? Ведь я люблю не их, а тебя. Ты же не пьешь!

Это правда, Егор совсем не пил. Даже в дружеских компаниях к вину не прикасался. Валентина решила, что отцовский пример на всю жизнь отвратил его от выпивки; это даже хорошо — отрицательный пример.

Маме она рассказала о Егоровой семье завуалированно, маскируя покровом юмора неприглядную суть, но мама все равно насторожилась:

— Доченька, ты как следует подумай. А если…

— Никакого «если» не будет. Я так сказала.

— Я не хочу лезть в твою жизнь, но, пожалуйста, будь осмотрительна! У меня сердце болит при мысли, что ты повторишь мою судьбу.

На свадьбе Егор едва пригубил шампанское; лучшим бокалом для него были губы невесты. Двухкомнатную квартиру ему, поднапрягшись, по усиленным просьбам выделило начальство, и отныне можно было не опасаться, что отсутствие шалаша подорвет семейный рай. Год прошел, как в сказке: он зарабатывал достаточно, чтобы она училась, они постоянно целовались, съездили на юг, где на берегу моря по-настоящему познали тайну тел друг друга. Через год Валентина забеременела. Госэкзамены сдавала досрочно, гордо неся впереди себя живот, в котором сидел будущий наследник. Когда родился Владик, кое-что из прежних излишеств они себе позволить уже не могли, но в общем и целом денег по-прежнему хватало: помогала мама, согласившаяся сидеть с ребенком, да и Егор, под предлогом долга отца семейства, прекратил финансирование родительского оплота, где все закономерно пропивалось. Валя пошла работать — не по специальности, секретарем, но работа ее устраивала. Они с Егором молчаливо решили, что одного ребенка с них хватит. Однако через пять лет Валя перепутала сроки, в результате чего у Владика появился братик Данечка… Тут супругам пришлось задуматься о дальнейших перспективах. Владик подрастал, требуя все больших затрат, а о памперсах, сосках и комбинезон чиках для младшего и говорить нечего. Егор подвигал желваками, которые проступали у него на лице в критических ситуациях, и сказал свое веское мужское слово:

— Надо мне, Валя, работу менять. Меня давно друзья зовут в охранную фирму. Снова будем жить, как короли.

— Но ведь ты так любишь свою работу… — начала Валентина и осеклась, заглянув в лицо мужу. Тот не стал возражать, а лаконично бросил:

— Все равно. Делать нечего.

Неизвестно, что творилось в его душе, но, расставаясь с работой, Егор был весел. Твердил, что начинает новую жизнь. Неизвестно, для того ли, чтобы подчеркнуть разрыв со старой жизнью, или по какой-либо другой причине, он сменил фамилию и стал Князевым, как Валентина. Герард Князев — красивое сочетание, не то что прежнее. А Валентина так в замужестве и оставалась Князевой. Прежняя фамилия Егора была все-таки чересчур смешной.

Так в доме появились деньги. Появился широкоэкранный телевизор для кухни. А совсем немного времени спустя появились пивные бутылки: три-четыре за вечер после работы — это стало нормой. Вот когда сбылись мамины опасения! Валентина протестовала, напоминала ему об отце — это вызывало ярость и приводило к возрастанию дозы спиртного. Пиво сменилось водкой, употребление которой приводило к дебошам, из-за которых к ним стучали и звонили соседи. Плакали дети, всхлипывала втихомолку Валентина. Жизнь понемногу, но неуклонно скатывалась в ад. Место ласковых слов, когда-то достававшихся Егору, заняли слова «скотина», «свинья», «пьяная харя» и другие, которые не стоит даже вспоминать.

«Я тоже виновата, — приходила изредка мысль, от которой хотелось повеситься, — это я заставила его сменить работу. Позарилась на эти деньги! Но, с другой стороны, как же без денег? Ведь Владик и Даня — это сыновья не только мои, но и Егора, он обязан их обеспечивать! Но если все продолжится вот так, по нарастающей, скоро все деньги улетят в прорву пьянства, потом Егора уволят, а потом… Страшно подумать, что случится потом. Нет, этого не должно случиться! Я найду какой-нибудь выход. Я сильная».

Валентина действительно была сильной. И умной. Она не стала полагаться на житейские советы матери и подружек, противоречащие один другому, от «брось его» до «терпи все ради детей», а нашла дипломированного психолога, дававшего консультации по семейным вопросам. Психолог, с длинными волосами и в мятой рубашке, выглядел несолидно, но располагающе. С ним хотелось поделиться трудностями. Может, хотя бы мужчина подскажет что-то дельное? Бабьи рекомендации не помогли… И Валентина дала себе волю, делясь наболевшим.