И все же надежда осталась. Три самых святых храма огня – светлые и могущественные – остались неоскверненными. Один из них – Огонь Жеребца – был окружен фортификационными сооружениями на вершине холма в Мидии, гористом регионе к северу от Персии. Другой храм – «Огонь фарра» – располагался в относительной безопасности в самой Персии. Только третий – Адур-Бурзен-Михр («Огонь Михра велик») – подвергался риску нападения, поскольку находился в Парфии на древней дороге, которая вела к северным степям30. Но для религиозных жителей Ираншехра понимание того, что один из самых святых храмов огня может быть осквернен, его огонь погаснет, а пепел будет развеян, было само по себе святотатством. Представить себе такое все равно что вообразить космос неизлечимо больным.

Вовсе не рука смертного принесла огонь в эти храмы. Это сделал бог Ормузд – вечный, сияющий, мудрейший. Он «зажег их, как три лампы для наблюдения за миром»31. Мир в этом нуждался. Ормузд, источник всего хорошего, чистого и правильного, был не единственным творцом. «На самом деле, – говорится в древнем стихе, – есть два первичных духа, близнецы, конфликтующие друг с другом. Мыслью, словом и делом их двое, лучший и худший»32. Ормузд дал миру ашу – «истину и порядок», а его тень Ариман, змееволосый, изрыгающий мрак, породил противоположность – Друдж (Друг) – «ложь». Когорты зла были всюду. Это и кочевники, такие как эфталиты, и самое дьявольское и злобное из всех созданий Аримана – лягушка. В борьбе против таких противников смертные, избравшие путь праведности и света, высоко чтили помощь, направленную им Ормузд ом. В первобытные времена пожары бушевали на земле, приходя туда, где были нужны. Один из них способствовал уничтожению колдуна Дахага, другой помог одному из Кеянидов в схватке с идолами. С тех пор огни стали неподвижными, но не утратили ни одной искры своей небесной мощи. Они остались тем же, чем были всегда – стражами порядка в мире.

Но и человеку отводилась особая роль. Смертные мужчины и женщины должны были посвятить себя делу света: жить так, чтобы являть собой искры живого огня. А повелитель вселенной не оставит их без руководства, поможет этого достичь. Много веков назад у человека по имени Заратустра было видение. Появившись после ритуального омовения в реке в сияющей чистоте весеннего рассвета, он неожиданно обнаружил, что его освещает намного более чистый и яркий свет Ормузда. В его голове зазвучали слова – наставления божества. Впервые небесный творец, источник всего хорошего, явил свой облик простому смертному. В последующие годы у Заратустры было еще много видений. Ему открылась природа космоса и ритуалы, по которым должен жить он и все прочие смертные. Отправившись в изгнание из-за нежелания своего собственного народа прислушиваться к его учениям, он нашел приверженцев на чужой земле. Эти новые последователи учений Заратустры, несмотря на непрекращающиеся попытки соседних племен их сокрушить, одержали победу в войне, их религия выстояла и обрела силу. Сам Заратустра, через которого передавались откровения Ормузда, со временем стал считаться человеческим эквивалентом священного огня, созданной божеством связью между небесами и землей. По мнению его последователей, это значило, что Заратустра (матхран) – «обладатель слов Бога», пророк.

«Только один Заратустра слышал наши приказы, – сказал Ормузд. – Он один выражал наши мысли»33. Звучная рекомендация. Может быть, поэтому священнослужители, принявшие учения Заратустры, всячески стремились к выполнению норм, которые считали правильными. Заботясь о священном огне, они выполняли чрезвычайно сложные ритуалы, твердо зная, что каждый из них послужит делу укрепления космического порядка. Но они не могли надеяться принять бой с Ари-маном без помощи. Другие люди тоже должны закаляться для предстоящей битвы. Даже у самого бесправного раба была своя роль. Если он станет читать пять ежедневных молитв, как требовал от верующих Заратустра, и содержать свои зубы в чистоте, он может помочь уничтожить ложь. Понятно, что священнослужители Ираншехра старались контролировать верования и поведение своих соотечественников. Как заметил один из чужеземных авторов, «у персов ничто не считается законным и правильным, если это не одобрено священнослужителем»34. Без такой дисциплины невозможно одержать победу в битве за вселенную.

В конечном счете и в духовной сфере, и в земной один главный герой имел большее значение, чем все остальные: сам шахиншах. Только он мог утверждать, что имеет самое непосредственное отношение к небесам. Ашу – высшую добродетель Ормузда – невозможно сохранить без него. То же самое относится и к привилегиям и претензиям священнослужителей. Злобный Ариман всегда усердно пытался культивировать ересь и поклонение демонам. Не все уголки Ираншехра были озарены светом учений Заратустры. Если одни из «древних иранских богов (среди них самая известная – леди Анахита) считались приверженцами Заратустры лояльными помощниками Ормузда, другие, и Заратустра об этом неоднократно предупреждал, были не богами, а демонами. Их культы, идолы и поклонники подлежали уничтожению. Только шахиншах в конечном счете подходил для этой работы. Если религия Заратустры, созданная самим Ормуздом, очевидно, существует для защиты человечества, царь обязан защищать религию»35.

Этой роли Сасаниды соответствовали лишь периодически. Хотя многие цари династии были благочестивыми зороастрийцами, другие ими не являлись. Царское понимание, что такое аша, не обязательно совпадало с церковным. Религия, по мнению большинства представителей персидской монархии, существовала, чтобы укрепить могущество трона, а не наоборот. Любой намек на то, что зороастрийская организация может обрести форму, независимую от царского контроля, не говоря уже о политических рычагах, в течение долгого времени была анафемой для Сасанидов. Поэтому к священнослужителям-зороастрийцам монархия зачастую относилась как к бойцовым собакам – их никогда не спускали с поводка. Даже подозрение, что они могут выскользнуть из ошейников, заставляло запирать их обратно в конуру. Пусть их иногда баловали и портили, но им никогда не позволяли забывать о том, в чьей руке хлыст.

Но теперь, в век катастроф и волнений, положение начало меняться. Пока Персидская монархия, ослабленная натиском эфталитов, отчаянно старалась укрепить свои позиции, влиятельные зороастрийцы не могли не воспользоваться шансом. Священнослужители, обеспечившие Пероза предками из числа Кеянидов, смогли истребовать высокую плату за сотрудничество. И далеко не всю свою энергию они тратили на поддержку царских интересов. В переписанной истории Персии они отвели себе роль, которую всегда желали играть – партнера, близнеца шахиншаха. «Рожденные из одного чрева, соединенные воедино, чтобы никогда не разлучаться»36, раньше Сасаниды отнеслись бы к такой дерзости с презрением и посчитали ее достойной сурового наказания. Но Пероз не мог себе этого позволить, поскольку ситуация стала отчаянной. Поэтому он не только не отверг с презрением наглые притязания служителей культа, но и всячески потакал им, а потом воспользовался тем, что смог вытянуть у них в обмен на свою лояльность. В конце концов, лучше брак по расчету, чем вообще никакого.

И определенно, несмотря на напряжение в отношениях между монархией и священнослужителями, они имели одни цели. Пероз стремился вернуть древний порядок Кеянидов в свое изрядно потрепанное царство, а священнослужители желали установить в Ираншехре еще более трансцендентный порядок Ормузда. Чтобы добиться столь благих целей, требовались неустанные усилия. Законы, давно забытые или применяемые частично, следовало сделать средствами для достижения целей. Стражи света и правды должны были приготовиться «разбивать, разрушать и уничтожать храмы идолов и непокорность, которая идет от сатаны и демонов»37. Понятно, что самая большая ответственность лежит на шахиншахе, но также и на служителях культа – зороастрийцах, которые постепенно уходили из-под царского контроля и начинали играть независимую роль. По всей империи власть губернаторов провинций была равной, а иногда даже затмевалась властью мобедов – главных жрецов. Официально, конечно, эти люди оставались ответственными перед шахиншахом, но на практике уже во время правления отца Пероза появились безошибочные признаки альтернативной цепочки управления. Впервые был упомянут мобедан-мобед – «глава главных жрецов». С каждым десятилетием все больше укоренялся институт, который мог претендовать на воплощение аша. Но слово, которым он назывался, было не персидским, а греческим. То, что создали жрецы, на деле называлось ecclesia – «церковь».