Цезарь уселся на край кровати и улыбнулся Сервилии так, что сердце ее бешено заколотилось.

— Кроме того, ты получила удовольствие. По крайней мере, половину удовольствия, если считать и меня.

— Время уходить? — спросила она, видя, что он не собирается ложиться.

— Да, время уходить. — Он засмеялся. — Интересно, можно ли это считать инцестом? Ведь наши дети помолвлены.

Но Сервилия не находила в этом ничего смешного и нахмурилась:

— Конечно, нет!

— Я шучу, Сервилия, шучу, — тихо проговорил Цезарь и встал. — Надеюсь, твоя одежда не смялась. Все на полу в другой комнате.

Пока она одевалась, он принялся наливать воду в ванну, черпая из бака ведром. Он не остановился, когда она подошла посмотреть.

— Когда мы сможем увидеться снова? — спросила Сервилия.

— Не слишком часто, иначе надоест, а я этого не хочу, — ответил он, продолжая черпать воду.

Она не знала, что это был один из его приемов проверки. Если женщина начинала плакать или протестовать, чтобы показать ему, как это важно для нее, его интерес к ней пропадал.

— Я согласна с тобой, — сказала Сервилия.

Ведро замерло на полпути. Цезарь с удивлением посмотрел на нее.

— Ты действительно согласна?

— Абсолютно, — заверила она, проверяя, на месте ли янтарные подвески. — У тебя есть еще другие женщины?

— В данный момент нет, но в любой день это может измениться.

Это был второй тест, более жестокий, чем первый.

— Да, ты должен поддерживать репутацию, я могу это понять.

— Ты действительно можешь понять?

— Конечно.

И хотя чувства юмора у нее почти не было, она чуть улыбнулась и добавила:

— Видишь ли, теперь я осознала, почему они все говорят о тебе. Несколько дней я буду совсем разбитой.

— Тогда давай снова встретимся на следующий день после выборов в Трибутное собрание. Я выдвинул свою кандидатуру на должность куратора Аппиевой дороги.

— А мой брат Цепион — на должность квестора. Конечно, до этого Силан будет баллотироваться на претора в Центуриях.

— А твой другой брат, Катон, несомненно, будет выбран военным трибуном.

Лицо ее посуровело, губы сжались, взгляд стал каменным.

— Катон мне не кровный брат, а сводный. Цепион носит имя моей семьи, и поэтому мне приходится признавать его.

— Разумно с твоей стороны, — одобрил Цезарь, продолжая работать ведром.

После этого Сервилия ушла, удостоверившись, что выглядит вполне прилично, хотя и не так невозмутимо, как несколько часов назад.

Цезарь погрузился в ванну. Лицо его было задумчивым. Необычная женщина. Проклятье на эту соблазнительную дорожку черных волос! Такая глупая вещь могла вызвать его падение. Он не был уверен, что Сервилия нравится ему больше теперь, когда они стали любовниками. И все же он знал, что не намерен расставаться с ней. Во-первых, во всех других отношениях, кроме характера, она была истинной радостью. Женщины его класса, которые умели вести себя в постели свободно, не сдерживая себя ни в чем, были так же редки, как трусы в армии Красса. Даже его дорогая Циннилла вечно сохраняла скромность и заботилась о приличиях. Ну что ж, так уж они воспитаны, бедняжки. И поскольку у Цезаря появилась привычка быть честным с собой, ему пришлось признать, что он не сделает попытки воспитать Юлию по-другому. О, среди женщин его класса встречались истинные куртизанки, знаменитые своими сексуальными проказами, от покойной великой Колубры до стареющей Преции. Но когда Цезарь хотел постельных шалостей, он предпочитал искать их среди честных и открытых, земных и неприхотливых женщин Субуры. До сегодняшнего дня. До Сервилии. Кто бы мог подумать? Она тоже будет молчать о своем загуле. Цезарь повернулся в ванне и потянулся за пемзой. Бесполезно использовать strigilis в холодной воде. Человек должен пропотеть, чтобы можно было соскрести грязь.

— И сколько из всего этого я расскажу своей матери? — задал он вопрос маленькому кусочку пемзы. — Странно! Аврелия так не похожа на других. Я могу говорить с ней о других женщинах. Но, думаю, когда я смогу упоминать имя Сервилии, я уже буду носить пурпурную тогу цензора.

В том году выборы провели вовремя: сначала в Центуриатном собрании были избраны консулы и преторы, затем Трибутное собрание при полном составе патрициев и плебеев избрало младших магистратов, и наконец были собраны трибы в Плебейском собрании, которое ограничивало свою деятельность выборами плебейских эдилов и плебейских трибунов.

Хотя стоял квинтилий и, согласно календарю, должно было быть лето, сезоны отставали, потому что Метелл Пий, великий понтифик, уже несколько лет не вставлял в каждый второй февраль дополнительные двадцать дней. И, возможно, поэтому не так уж удивляло, что Гней Помпей Магн — Помпей Великий — приехал в Рим надзирать за соблюдением законности при выборах в Плебейское собрание, ведь погода стояла весенняя и тихая.

Несмотря на свою претензию быть Первым Человеком в Риме, Помпей не любил Рим и предпочитал жить в своих обширных поместьях в Северном Пицене. Там он был фактически царем. В Риме же Помпей чувствовал себя неуютно. Он сознавал, что большинство сенаторов ненавидит его даже больше, чем он ненавидит Рим. Среди всадников, занимавшихся торговлей и денежными операциями, Помпей, напротив, был очень популярен и имел много сторонников, но это обстоятельство не могло успокоить его чувствительное и уязвимое представление о себе. Самомнение Помпея навеки ранили сенаторы из числа «хороших людей» и прочих аристократических фракций. Они дали понять, что считают Помпея Великого всего лишь самоуверенным выскочкой, не-римлянином, силой вторгшимся в их круг.

Его родословная была посредственной, но ни в коем случае не вымышленной, ибо дед Помпея являлся членом Сената и через брак вошел в безупречную римскую семью Лукуллов, а его отец — знаменитый Помпей Страбон — консул, победный главнокомандующий в Италийской войне, протектор консервативных элементов в Сенате в те дни, когда Риму угрожали Марий и Цинна. Но Марий и Цинна победили, а Помпей Страбон умер от болезни в лагере у стен города. Обвиняя Помпея Страбона в том, что он, допустив в своем лагере вопиющую антисанитарию, вызвал эпидемию брюшного тифа, которая разразилась в осажденном Риме, жители Квиринала и Виминала протащили по улицам его голое тело, привязанное к ослу. Младший Помпей так и не простил Риму это поругание.

У него появился шанс, когда Сулла возвратился из ссылки и вторгся на Италийский полуостров. Став полководцем в возрасте двадцати двух лет, Помпей набрал три легиона из ветеранов своего покойного отца и повел их на соединение с Суллой в Кампанию. Хорошо отдавая себе отчет в том, что Помпей добился совместного с ним командования шантажом, хитрый Сулла использовал пиценца в некоторых своих весьма сомнительных предприятиях, когда сам Сулла опасно маневрировал на пути к диктаторству. Даже после того как Сулла удалился на покой и умер, бывший диктатор позаботился об этом амбициозном, самоуверенном юнце, заблаговременно приняв закон, согласно которому человеку, не являющемуся сенатором, разрешается поручать командование армиями Рима. Потому что Помпей не любил Сенат и отказался быть его членом.