class="p1">Но по-настоящему торговаться приходится сержанту Пускасу и другому моему другу. Когда серебряных дел мастер громко кричит, что те предлагают ему слишком мало за поистине бесценный предмет – что сумма слишком мизерная и, будучи принята, разрушит не только его бизнес, но и его семью, его репутацию, да и саму его жизнь, – сержант Пускас твёрдо произносит: "Ла", – что означает "мир" или "тише, не ори так" (согласно различным интерпретациям моих американских болельщиков, которые, похоже, не полностью согласны друг с другом касательно точного значения слова "Ла"). Но что бы оно ни значило, это совершенно волшебное слово, превосходно выполняющее свою задачу, так как через пару минут возмущённые вопли серебрянщика стихают, однако лишь для того, чтобы вскоре начаться снова, поскольку торг продолжается.

Когда наконец цена согласована и продавец призвал Аллаха в свидетели того, что мы обобрали его, лишив самого ценного, что у него было, превратив его в нищего и принудив его семью умирать от голода, он внезапно меняет тон и с серией почтительных "салам!" желает нам всего самого наилучшего в жизни, и да пребудет с нами милость Аллаха отныне и во веки веков. Ибо, судя по всему, мы не только были щедры и добры к бедному человеку, но и сделали его и его родных богатыми и счастливыми.

"И это означает, что мы всё же сильно ему переплатили", – уныло заявляет сержант Пускас, когда мы возвращаемся к фургону, сопровождаемые группой сияющих туземцев, умоляющих нас приезжать снова. Так как улицы буквально забиты американскими военными, сметающими для отправки домой изделия из серебра и слоновой кости, я думаю, что бизнес города Омдурман довольно прибылен, даже при том, что воздух наполнен страдальческими криками продавцов и довольным хохотом покупателей.

Мы возвращаемся как раз к позднему ужину, и я приглашена за стол начальника лагеря. На отдалении, среди многих других за длинным столом, сидят двое моих друзей, сержантов, уже избавившихся от африканской пыли, красиво вымытых, выбритых и одетых в безупречную форму. Позже, снова взяв на себя заботу обо мне, они показывают лагерь.

Тот занимает обширную территорию и, как в Аккре, прекрасно организован, считаясь одним из лучших в Африке, с хорошо продуманной сетью широких улиц и низкими жёлтыми домиками, пронумерованными и окружёнными белыми глинобитными стенами.

Дойдя до своей белой стены, я прощаюсь с сержантом Пускасом и его другом (чьё имя по глупости забыла), так как улетаю очень рано утром, задолго до восхода солнца и их подъёма. Это как расставание со старыми друзьями, и я благодарю их от всего сердца за доброту ко мне, искренне обещая навестить, будучи проездом через Вади-Сейдну, скорее всего, через два-три месяца. Отбросив стыд, я чмокаю каждого в упругую загорелую щёку. А они желают мне "мягких посадок", жмут руку и уходят – два крепких силуэта, тихо поющих в лунном свете.

Мои аборигены уже встречают меня и с низкими поклонами почтительно провожают в мою комнату. Затем великодушно позволяют несколько часов поспать, не шумя и не опрыскивая из Флит-пистолетов. И будят в предрассветной темени. Мне ужасно жаль покидать Вади-Сейдну, где вчера я была так счастлива.

Хартум – Каир

73

17 августа

После завтрака в три часа утра мы взлетаем и берём курс на Каир. Хотя мы по-прежнему в "Щебетунье", но почти все мои попутчики – новички, и поэтому я снова провожу долгое время, знакомясь. И что касается Джонни-Пончиков, то повторяется та же самая история: одни взволнованы, другие демонстрируют безразличие, хотя в их глазах явно читаются многократно виденные мной привычные вопросы: "Что с нами будет? Куда нас везут теперь?"

Мы болтаем, играем, читаем, спим и на протяжении долгих, утомительных часов, проведённых вместе в замкнутом пространстве этого душного, пыльного транспортника, узнаём друг друга быстрее и лучше, чем во многих иных обстоятельствах. В этих группах всегда есть красивый голос, выступающий запевалой, и рассказчик, завораживающий крошечное сообщество, и балагур, откалывающий шутки и заставляющий всех смеяться. Есть и большой, мощный хлопец, смахивающий на профессионального боксёра, и тщедушный, хрупкий паренёк, который, видимо, прошёл медосмотр по какой-то ошибке. И всё же частенько именно доходяга выдерживает эти бесконечные, изнурительные часы болтанки в воздушных ямах над пустыней гораздо лучше, чем крепыш, который внезапно вытягивается на полу, бледнея и страдая от укачивания. Тогда я обнаруживаю, что мне опять выпала работёнка, как и на предыдущих этапах перелёта.

Один из лётчиков говорит мне, что перед вылетом из Вади-Сейдны командиры кораблей должны убедиться, что они точно знают лётные коридоры, эшелоны и входы в воздушное пространство Каира, установленные именно на этот день, потому что те постоянно меняются. Однако, по его словам, ориентироваться на этом маршруте несложно, поскольку обычно он проходит вдоль Нила.

Ландшафт между Вади-Сейдной и Каиром абсолютно пустынный. Через эту бесконечную пустошь, простирающуюся до горизонта, течёт Нил с его плодородными изумрудными берегами, выглядящими точь-в-точь как две зелёные реки по обе стороны от настоящей, отделяющие ту от окружающего золотистого песка. В самолётах необходимо иметь с собой побольше воды на случай вынужденной посадки в Сахаре, потому что одно дело следовать по воздуху вдоль Нила, думая, что ты довольно близко от него, и совсем другое – застрять в раскалённом песке, за много миль пешего хода от берега.

Почти непрерывная пыльная дымка покрывает весь маршрут, и постоянно возникают те коварные маревые миражи, которые могут так легко ввести в заблуждение неопытных пилотов, не привыкших к специфике данного конкретного участка, заставляя тех неверно оценивать расстояние. Некоторые из этих миражей возникают прямо посреди аэродромов, сбивая авиаторов с толку при определении текущей высоты и тем крайне осложняя посадку. Из-за разреженности пустынного воздуха скорость посадки и взлёта должна быть увеличена примерно на десять процентов.

В сентябре в районе Хартума происходят сильнейшие песчаные бури, называемые "хабубами", в то время как в декабре меньшие по мощности циклоны одолевают в основном области ближе к Каиру и сопровождаются переменными ветрами, низкой облачностью, летучим песком и даже градом и мокрым снегом. Во многих отношениях это очень опасный маршрут, особенно если самолет вынужден садиться, поскольку здесь изнуряющая жара, нехватка воды, большие расстояния, которые нужно преодолевать пешком, и наконец враждебность местного населения, с которой приходится иметь дело. Куча кораблей бесследно сгинула в этих местах. Однако нам, к счастью, не приходится приземляться на какой-либо из многочисленных площадок для аварийной посадки в пустыне. Мы покидаем англо-египетский Судан и, пересекши тропик Рака, пролетаем над Асуаном в Египте, а затем