командой журналистов и фотографов должен был ехать через хазарейские земли к Банди-Амир. Это цепочка естественных озер, громоздящихся друг над другом, как фантастическая лестница из перламутровых, известняковых ступеней. Вода перетекает из одного в другое, так что каждое верхнее делится ею с тем, что ниже. Афганцы считали это священным местом, и, согласно поверьям, бездонные пучины Банди-Амира сообщались с центром Земли. Главный редактор хотел, чтобы Лоик, задержав дыхание, нырнул туда, коснулся дна и опроверг легенду. Лоик прочел Кесселя, Киплинга и Маджруха и стал собирать рюкзак. Он проехал на автобусе Турцию с Ираном, пересек границу близ Герата и по центральной дороге добрался до Банди-Амира вместе с журналистами. Он долго бродил вокруг озер под ярким солнцем восточного лета, раззадоривая себя, пытаясь постигнуть секрет их мертвых вод, разливших бирюзу среди хазарийских степей. И вот день настал – он решился. Сел по-турецки на берегу самого верхнего озера и начал дыхательные упражнения. С соседней деревни стянулись толпы, все разглядывали белого ангела на известняковой скале. В три часа дня он надел свой моноласт и нырнул в лазурные воды. Прошла минута, две, и афганцы уже толкали друг друга локтями, шепча, что его теперь не выловишь. Но тут гладь озера дрогнула, и спустя две с половиной минуты Лоик разбил ее зеркальную поверхность. Старейшине деревни он сказал, что не смог достичь дна, и под бородами старцев показались улыбки, а по публике в тюрбанах прокатился довольный ропот. Но нам он шепнул, что глубина Банди-Амира – сорок два метра. И признался, что даже взял камешек со дна, но выпустил его перед самой поверхностью, чтобы не прибавлять к бестактности по отношению к богам озера еще и оскорбление верований этих людей в тюрбанах, которые, скрючившись под солнцем, ждали возвращения человека-рыбы.

И наконец, был еще Отс, его люблю особенно: a perfect British, бывший солдат, раненный на англо-бурской войне, чистая душа, мученик, а может – святой? Он был среди тех пятерых, кто в 1912 году вместе с прославленным Скоттом достиг Южного полюса после долгих месяцев похода. В тридцать градусов мороза они тащили за собой по глубокому снегу тяжелые сани. Скотт был истинным сыном Королевского флота: взгляд горит гордостью за Империю, подбородок – острее Корнуолла. Достаточно жесткий, чтобы держать ум в узде, и достаточно гибкий, чтобы направлять энергию в нужное русло. Но опускаться до того, чтобы нестись к своей победе на собачьих упряжках, он не желал. Как истинный офицер Ее Величества, он находил куда более благородным вязнуть в сугробах, впрягшись в сани с неподъемным грузом. В Королевском флоте они называли это «manhauling», «человеческая тяга», и видели какое-то особое благородство в том, чтобы мучиться, как нубийские рабы, там, где упряжка легко бы пролетала переходы. О, как глупо, должно быть, переглядывались они впятером, стоя на Южном полюсе 17 января 1912 года! Потому что слава ушла у них из-под носа. Там уже развевался флаг. Они еще издали заметили его на ледяной равнине. Их обогнали на финише. Полюс не достался Британской короне. Норвежец Амундсен опередил их на месяц и оставил после себя палатку с флагштоком на черных растяжках, а также два письма: королю Норвегии и самому Скотту, где ему хватило цинизма попросить соперника передать первое письмо адресату! Амундсен действовал как десантник, Скотт – как пехотинец. У одного – скорость, легкость, приспосабливаемость и методы, которым норвежцы научились в Арктике. У другого – дисциплина, индустриальный подход к снабжению и убежденность в превосходстве подданных Британской короны над законами природы. Норвежец использовал собак по примеру северных народов, которых не презирал… Англичанин же, игнорируя предостережения покорителей Арктики, упрямо взял для перевоза грузов маньчжурских пони с тем, чтобы дальше их сменили люди. Он не желал перенимать у примитивных народов их искусство. Чему может эскимос научить лорда? Амундсен исполнил свой «блицкриг» по гладкой ледниковой шапке, скользя по льду так же изящно, как преодолевал все трудности. Он не покорил полюс – он взял его с налета. Скотт же увязал в военной неповоротливости, множа ошибки и задержки. И теперь он, запыхавшийся, обессиленный офицер Ее Королевского Величества, стоял на верхушке Земли и терпел унижение от этого проходимца-викинга, главаря шайки собаководов! И, в довершение невзгод, впереди их ждала южная зима в этой снежной пустыне. Пятеро англичан вышли в обратный путь девятнадцатого января. Через несколько дней положение стало совсем тяжелым. Команде Скотта надо было добраться до лагеря-базы – их спасения – в тысяче двухстах восьмидесяти километрах от полюса. Полуголодные, измученные месяцами лишений, они ковыляли по ледяному плато под бурями, постепенно превращаясь в скелеты. Морозы в тот год пришли на месяц раньше. Ночью столбик термометра падал до минус сорока. За день они с трудом проходили десять километров. Эванс первым упал на снег и больше не встал. Скотт, которого никогда не покидало хладнокровие британских офицеров старой школы, записал в дневник: «Как горестно потерять товарища». И никаких эпитафий! Для викторианского солдата любые проявления чувств – постыдная слабость. А дальше это был вопрос дней. Силы таяли вместе со временем. Они вышли на шельф, но вздыбленный паковый лед частоколом встал у них на пути. В конце концов все они умерли от усталости, холода и безысходности, меньше чем в двадцати километрах от последнего склада припасов. Скотт нашел в себе силы завернуть друзей в спальные мешки и написать несколько писем, полных холодного героизма. Читая их, не знаешь, то ли восхищаться его самоотверженностью, то ли презирать за черствость души.

Но я хотел рассказать об Отсе. Скотт, Уилсон и Бауэрс скончались 29 марта. Но за некоторое время до этого, шестнадцатого или семнадцатого, если судить по дневнику Скотта, Отс не мог идти дальше из-за обморожения ног. Он задерживал товарищей. И, прекрасно это понимая, умолял его бросить. Но они отказывались. Англичанин не оставит англичанина. И одним утром, сидя в палатке и слушая, как завывает буран, уверенный в том, что без него товарищи пойдут быстрее и смогут добраться до склада припасов, Отс решился. Он вышел наружу, бросив остальным: «Я пойду пройдусь и, наверное, вернусь нескоро». Скотт в лирическом порыве восхваляет в дневнике этот «поступок отважного человека и истинного джентльмена». И даже тела не осталось от того, кто, подобно самураям из Страны восходящего солнца или эскимосским старикам, сам шагнул навстречу небытию ради спасения товарищей.

– Но зачем ты нам все это рассказываешь, Джек?

– Потому что, когда такие, как вы, предлагают поделить счет и грызутся из-за каждого бокала, уж не знаю почему, но мне сразу вспоминаются Юитиро, Леплан и Отс. Эти трое