Тремаль-Наик снова стал задумчивым, его лицо выдавало глубокое волнение. Затем он махнул рукой, как бы отгоняя от себя какой-то призрак, и сказал:

— Нет, это невозможно, это нелепо. Если даже и допустить, что туги еще существуют в Индии, то они, конечно, не стали бы ждать столько времени. Этот пилигрим, должно быть, попросту какой-нибудь бродяга, авантюрист, который хочет, добившись популярности у даяков, попытаться основать новый султанат и который только делает вид, что ненавидит меня. Он, вероятно, распустил слух, что я не мусульманин и поэтому являюсь врагом даяков, что я тайный слуга англичан, намеревающийся помочь угнетению даяков. Словом, он — что хочешь, но только не туг.

— Пусть будет так. Но все же мне кажется, что ты, друг, попал в незавидное положение. Ведь ты уже потерял все свои богатые фактории?

— Да. Все разграблено, все сожжено.

— Видишь? Выходит, что было бы гораздо лучше, если бы ты остался вместе с нами в Гнезде Тигров — на острове Мопрачем.

— Мне хотелось попытаться колонизировать эти берега и цивилизовать населяющих их дикарей.

— Промахнулся. Выстрел в воздух.

— Сознаюсь.

— А в общем ты потерял, должно быть, несколько сотен тысяч рупий, и твоя работа пошла прахом. Хорошо еще, что у тебя уцелели твои фактории в Бенгалии. Но вот в чем дело: когда мы можем отправиться отсюда?

— Я попрошу у тебя отсрочки на сутки: надо постараться спасти что можно. А тогда — на борт «Марианны».

— И на ней — во все лопатки на Мопрачем. Наше присутствие там в высшей степени необходимо.

Он произнес эти слова таким серьезным тоном, что индус был поражен.

— Разве и Мопрачему грозит какая-нибудь опасность? — спросил он.

— Пока ничего определенного. Но ходят слухи, которые сильно беспокоят Малайского Тигра. Англичане опять носятся с идеей выжить нас из нашего последнего убежища. С некоторых пор на нас взваливают ответственность за все случаи мелкого пиратства, происходящие у восточного берега острова, хотя уже в течение нескольких лет все наши боевые суда стоят на якорях. Говорят, что наше присутствие придает смелости береговым пиратам, и мы прямо или косвенно, но натравливаем их на корабли, идущие в Лабуан. Все это ложь, конечно, но ты знаешь коварство англичан.

— Так вот как они собираются отблагодарить нас за то, что мы освободили Индию от секты тутов? Но неужели Сандакану придется уступить им?

— О нет. Ты его знаешь: ведь он способен бросить перчатку не только в лицо Англии, но и…

В это время глухой звук отдаленного выстрела прервал его речь,

— Ты слышал? — вскричал Янес, вскакивая на ноги в сильнейшем волнении. — К югу от твоего кампонга стреляет пушка. Это значит, что даяки атакуют «Марианну».

— Поднимемся на сторожевую вышку, — предложил Тремаль-Наик. — Оттуда будет легче точно определить, где стреляют.

Тремаль-Наик и Янес покинули комнату индуса и, поднявшись по лестнице, вышли на одну из террас павильона, на которой возвышалась сторожевая башенка, или, вернее, своеобразный минарет, тонкий и высокий, с внешней лесенкой. В одну минуту они добрались до вершины, заканчивающейся небольшой круглой платформой. Там была установлена длинноствольная спингарда, которая могла стрелять при надобности во всех направлениях.

Солнце уже почти взошло. По равнине лились потоки его света. Даяки, осаждавшие кампонг, с появлением дня удалились на расстояние шести или семи сотен метров, укрывшись за толстыми древесными стволами, срубленными специально для того, чтобы ими можно было пользоваться в качестве щитов, передвигая, или, точнее, перекатывая их по своему усмотрению. Казалось, за ночь силы их возросли. Бросив на них быстрый взгляд, Тремаль-Наик невольно воскликнул:

— Но вчера их не было так много, как сейчас!

Янес собирался спросить индуса о чем-то, как вдруг донесся глухой звук пушечного выстрела, пророкотавшего вдали за лесом.

— Стреляют на юге! — воскликнул португалец. — Это, несомненно, палят из пушек на «Марианне». Даяки осаждают моих матросов. Не знаю, отобьются ли ребята. Какими силами располагает этот дьявол в образе хаджи из Мекки?

— Я могу сказать только приблизительно, — ответил Тремаль-Наик. — Ему удалось поднять против меня четыре племени. Каждое могло дать ему не менее пятисот бойцов. Возможно, все они вооружены ружьями: пилигрим привез с собой целый арсенал. У него были лилы и миримы.

— Ох! Еще один выстрел! Это уже разговаривают спингарды, — заговорил Янес, делая гневный размашистый жест.

Со стороны необозримого леса, простиравшегося от кампонга к югу, теперь все чаще и чаще долетали звуки пушечной пальбы, которые наконец перешли в один Сплошной гул.

Янес, видимо, нервничал. Он метался по платформе, как разъяренный лев в клетке, яростно окидывая взором горизонт. Индуса тоже охватила волна сильнейшего возбуждения. Выстрелы тем временем следовали один за другим. Между малочисленным экипажем «Марианны» и подавляющими силами таинственного хаджи шла, очевидно, отчаянная и яростная борьба.

— Все еще стреляют! — воскликнул Янес, не в силах сдержать волнение. — О, почему я не там?

— Самбильонг — храбрец, который так просто не сдастся, — ответил Тремаль-Наик. — Это старый тигр, который может показать когти и зубы.

— Но там, на борту, всего около пятнадцати человек, в то время как даяков, да еще снабженных, по твоим словам, артиллерией, может быть до трех или четырех сотен.

— Значит, и ты сомневаешься в том, сможет ли «Марианна» отбиться? — в отчаянии спросил индус. — Но ведь если даяки возьмут твой корабль, то для нас все будет кончено. А что ждет тогда мою дочь?

— Не падай духом, дружище! — попытался успокоить его Янес. — Даяки подавятся раньше, чем доберутся до нас сюда. Я внимательно осмотрел твой кампонг, и он мне кажется очень крепким. Ты же знаешь, что дикари легко приходят в замешательство, когда их натиск встречает отпор. Черт возьми! А пушки все еще гремят… Там идет настоящая бойня. Кстати, сколько у тебя тут людей?

— Человек двадцать наберется. Малайцы, часть из них с Явы.

— Сорок человек, отлично вооруженных, да еще за такими прочными стенами, могут задать основательную трепку твоим друзьям даякам. А как насчет запасов?

— Всего в изобилии.

— Сеньор Янес! С добрым утром! — произнесла в этот момент молодая девушка, появившаяся на платформе.

— Дарма! — воскликнул Янес.

Юная красавица, лет пятнадцати или шестнадцати, с гибким станом, роскошными черными волосами, прелестным личиком с чуть бронзовой бархатистой кожей и лучезарными очами остановилась перед португальцем, устремив на него взгляд. Она, как и ее отец, была одета в полуевропейский, полуиндийский костюм, который был ей очень к лицу.