Ранусерт, скосив глаза на крокодила, продолжал бормотать:

– Твой человек виновен, виновен… Сказал бы он мне, что идет высокий князь с храбрым воинством, я бы убрался с твоей дороги. Я бы ушел, клянусь Исидой-матерью! Кто я такой, чтобы становиться на твоем пути? Но твой человек солгал, и я поддался искушению… не всякий день можно поймать шайку злодеев и заработать бляху за усердие…

– Западный берег близок, – произнес Хоремджет, переглянувшись с Иапетом и Давидом. – Что ждет нас там, семер?

Он напомнил мне о скором будущем. Что могло быть важнее?

– Моего сотоварища, убитого тобой, судит Осирис, и нечего болтать о нем, – молвил я. – Стоит ли таскать песок в пустыню! Скажи мне лучше, кто охраняет западную пристань и велик ли этот гарнизон?

– Маджаи, князь, там стоят маджаи, такой же отряд, как у меня, – послушно ответил Ранусерт. – Если позволишь, господин, я пойду к ним и прикажу, чтобы тебя пропустили. Я готов это сделать, клянусь Исидой! Пусть я останусь без погребения, если лгу!

Он мог обещать мне пелены Осириса и перья из хвоста Гора[33]– такой ужас испытывал жрец-инспектор перед крокодильей пастью. Я бы на его месте боялся другого – ножа за поясом Иапета. Как гласит пословица древних, от льва можно скрыться в воде, от крокодила – на суше, от носорога – на дереве, а вот от человека никуда не убежишь. Особенно если этот человек – ливиец.

Но был у меня еще один вопрос, так что Иапетову ножу пришлось подождать.

– Скажи, Ранусерт, для чего возят камень на западный берег?

Глаза жреца расширились. Он тихо прошептал:

– Тайное дело, князь, такое тайное, что в Доме Маат немногие слышали о нем… Вроде бы возводится нечто в Западной пустыне – говорят, по приказу владыки нашего, жизнь, здоровье, сила! Я думаю, фараонова усыпальница…

Скорее какой-то военный объект, решил я. В этом случае все объяснялось, все становилось по местам: налет ассиров был разведкой боем, и их десант рыскал сейчас по пустыне, чтобы найти и уничтожить тайное строительство. А в пустыне нет другой дороги, кроме как от оазиса к оазису… Не наткнуться бы на ассирийских псов!

Я повернулся к Хоремджету.

– Прикроешь высадку с командой Рени. Мерира, Левкипп и Пианхи пойдут следом. Нас не ожидают, атака должна быть скорой и внезапной.

– Слушаюсь, чезу.

– И еще, знаменосец… Свидетели нам ни к чему.

Он кивнул, вскинул руку в салюте и удалился.

Полоса воды между судном и западным берегом делалась все уже, и я различал силуэты каких-то строений и темный прямоугольник пристани, вдававшийся в Реку. Странно, но там не было огней. Патрульные обычно ходят с факелами или с фонарями… Может быть, перепились и спят?.. Маджаи – не солдаты, служба у них проще, пива больше, а то и другое располагает к лени.

Двигатель смолк, барка мягко коснулась пристани, и темные фигурки вмиг затопили берег. Разворачиваясь цепью, они ринулись к строениям у воды, таким же тихим, как лежавшая за ними пустошь. Я проследил за ними взглядом.

– С этим что делать, семер? – спросил Иапет, кивнув на пленника.

– Он был правдив. Пусть умрет быстро и без мучений, – сказал я и спрыгнул на доски причала.

За моей спиной раздался предсмертный хрип.

Ладья Ра еще не поднялась над горизонтом, но на востоке, за Рекой, уже пламенела заря. Мгновение, и над зеленой прибрежной полосой всплыл краешек солнечного диска; первые его лучи скользнули по вершинам далеких пирамид, по золотисто-желтым склонам барханов и белой ленте дороги, уходившей на запад. Ее покрывал плотный слой измельченного известняка, в котором отпечатались гусеницы грузовозов. Одна такая машина стояла у глинобитной казармы, покинутой маджаями. За ней находились склад, врытая в землю цистерна с горючим, а чуть подальше – колодец с питьевой водой.[34]Это была ценная находка – наши бурдюки и фляги были почти пустыми.

Следы человеческого присутствия замечались всюду – брошенные у колодца ведра, смятые тюфяки в казарме, остатки трапезы – засохший хлеб, головки лука, едва початый кувшин с пивом. Несомненно, отряд подняли по тревоге, и я, осмотрев казарму и прилегающую территорию, мог вообразить, как маджаи разобрали оружие, погрузились на машины и укатили куда-то на запад. Не к секретному ли объекту, атакованному ассирами?

Помещение рядом с кухней было чем-то вроде штабной канцелярии. Тут стоял ушебти армейского образца, и значит, можно было послушать новости. Пока мои немху обшаривали склад, рыскали по казарме и набирали воду в бурдюки, я ловил то Мемфис, то Фивы, то станцию Пермеджеда, вслушивался в шелестящие голоса, пропускал ненужное и размышлял над тем, что могли бы сказать, да не сказали – ибо Амон, как известно, бдит. Но хоть и делал он это с большим усердием, вести были печальными: Дамаск еще не сдался, но кольцо блокады сжималось все теснее, а на Синайской дуге враг готовился к прорыву, подтягивал пехотные соединения и танковые части. От этой дуги до Дельты ассиры могли добраться за три дня, и еще через день – до резиденции Джо-Джо в белокаменном Мемфисе. Наступал сезон Засухи, когда протоки Хапи возвращаются в русла, а болота и озера Дельты исчезают и уже не являются непроходимым препятствием на пути к столице. Похоже, ассиры не желали пропускать эту природную метаморфозу.

Не в первый раз мы бились с ними, но последняя война была самой затяжной, самой кровавой и несчастливой. Она тянулась столько лет, сколько я себя помнил, то угасая до пограничных конфликтов, то вспыхивая с новой яростью. Полвека назад пушки, стрелявшие на тысячу шагов, и колесницы с пулеметами считались ужасным оружием, и никакой пехотный регимент не мог сдержать атаку ливийской верблюжьей кавалерии. Теперь появились танки, бронированные поезда, мощная взрывчатка, цеппелины и другие аппараты, способные сражаться в воздухе, а орудия начали бить на половину сехена. Огневая мощь пехоты тоже возросла: с «саргоном» либо «сенебом» пехотинец в окопе мог уложить трех-четырех кавалеристов. По морям поплыли крейсеры с торпедами и дальнобойными пушками, с неба стали сыпаться бомбы, и над полями сражений пополз ядовитый газ; у нас его называли «дыханием Сета», а у ассиров – «ветром Нергала». Что поделаешь, прогресс! А результаты таковы: прежде погибал один из двадцати, нынче на каждую пару выживших было по покойнику.

Что до казус белли,[35]как говорят римляне, то повод у ассиров всегда найдется. В этот раз – поджог святилища в Ниневии, то ли Шамаша, то ли Энлиля, то ли другого поганого бога. Считалось, что в этом виновны хабиру, иными словами – иудеи, чья страна была нашей провинцией. А раз так, то мы за все в ответе.