Когда я разделся, бабушка заперла дверь купе и, налив наполотенце одеколон, протерла меня с ног до головы. Потом она переодела меня вчистое, а промокшую одежду со словами: «Тебя бы, суку, по магазинам погонять!»— положила в отдельный целлофановый пакет, чтобы потом отстирать. Из купе онауже не выходила до самого Железноводска.

В Железноводск мы приехали к вечеру. Нас встречали. У выходаиз вокзала стоял маленький желтый автобус с табличкой «Санаторий"Дубровка"» на лобовом стекле. В автобусе сидели уже много ребят, и япоскорее устроился на свободном месте около окна, чтобы припасть к стеклу иникого не замечать. Я никогда не встречал так много ребят сразу, и мнеказалось, что все они как-то особенно на меня смотрят. Успокоился я, толькокогда бабушка уселась рядом и отгородила меня от чужих глаз. Тогда я оторвалсяот окна, в которое напряженно пялился, ничего перед собой не видя, и украдкойстал сам рассматривать своих будущих приятелей. «Кто-то из них будет мой друг…»— думал я и так волновался, что не мог никого разглядеть — лица сливались всплошную незнакомую массу, с которой, казалось, никогда не удастся сойтись иподружиться. Заметил я только, что все ребята выглядели на два-три года менястарше.

Началась перекличка. Полная, в коричневой кофте женщина,которая потом оказалась нашей воспитательницей, читала по списку фамилии, а мыдолжны были отвечать «здесь». Я приготовился вовремя ответить и на всякийслучай сглотнул несколько раз слюну, чтобы голос у меня не сорвался отволнения.

— Заварзин.

— Здесь.

— Жукова.

— Здесь.

— Лордкипанидзе.

«Ничего себе!» — подумал я и, забыв про волнение, повернулсяпосмотреть, у кого же окажется такая необычная фамилия. Никто не отвечал.

— Лордкипанидзе!

— Здэс, — послышалось из дальнего концаавтобуса. — Я нэ слышал.

Лордкипанидзе мне не понравился сразу. Мало того что у негобыла такая фамилия, он еще и объяснял, что не слышал, вместо того чтобы простоответить «здесь». Это показалось мне верхом неприличия. «Тоже мне Лорд! —подумал я. — Кипанидзе…»

— Куранов.

— Здесь, — ответил толстый мальчик, сидевшийвпереди меня.

Он один был моего возраста, и, еще раз подумав, кто же будетмой друг, я посмотрел на него внимательнее — уж не он ли?

— Савельев.

Я опять сглотнул слюну. Назвали мою фамилию — надо былоотвечать!

— Здесь мы, здесь, — ответила бабушка.

Я даже не успел открыть рот…

Никогда не мог я смириться с бабушкиной манерой отвечать заменя всегда и везде! Если бабушкины знакомые спрашивали во дворе, как у менядела, бабушка, не глядя в мою сторону, отвечала что-нибудь вроде: «Как сажабела». Если на приеме у врача спрашивали мой возраст, отвечала бабушка, и неважно, что врач обращался ко мне, а бабушка сидела в дальнем конце кабинета.Она не перебивала меня, не делала страшных глаз, чтобы я молчал, простоуспевала ответить на секунду раньше, и я никогда не мог ее опередить.

— Почему ты всегда за меня отвечаешь?! — спрашиваля.

— Так ты же будешь соображать полчаса! А у людей времядорого.

— Ну, я не успеваю. Хоть раз можешь подождать, чтобы яответил?

— Отвечай, малохольный. Кто тебе не дает? — искреннеудивлялась бабушка, и все оставалось по-прежнему.

Всякий раз, когда бабушка отвечала за меня, я сникал и напару минут предавался грусти. На перекличке я опять уткнулся в окно и грустил,пока не тронулся автобус. Потом вспомнил, сколько интересного ждет менявпереди, и развеселился.

Воспитательница в коричневой кофте еще на перроне пообещала,что мне будет очень интересно.

— Там у нас и кино, и бильярд, и игры всякие, —сказала она, ласково ко мне наклонившись. — Кружок «Умелые руки» есть.Будете там лепить, вырезать, клеить. Знаешь, как тебе понравится!

И вот я представлял, как мы все, кто едет в автобусе, сидимв большой светлой комнате под яркими лампами и вырезаем, лепим, клеим… Себялично я представлял вырезающим. Лепить я никогда не пробовал и знал тольковыражение «лепить горбатого к стенке», а клеить мне было совершеннонеинтересно. Я думал, что клеят только разбитую посуду, и мысленно оставлял этозанятие для Лордкипанидзе.

Когда мы приехали в санаторий, всех ребят повели в палаты, анас с бабушкой воспитательница отвела к главному врачу. Бабушка сказала, что яне просто ребенок, который приехал отдыхать, а несчастный, брошенный матерью нашею стариков калека, нуждающийся в особом присмотре, и если бабушка непоговорит с главврачом лично, медсестры меня неминуемо загубят. Главный врачрадушно откликнулась на бабушкино желание поговорить, мне велели посидеть всторонке, и разговор начался:

— …Я вам еще раз скажу, что в каком порядке… —долетало до меня. — Сначала кониум… Половину рассыпала, но пока хватит…Старик с поездом пришлет, я вам передам… Колларгол, альбуцид… оливковое маслоот сухости, а то будет ковырять, кровь пойдет… это если совсем плохо…

— Да вы не волнуйтесь…

— Я не волнуюсь, я знаю, что говорю…

— Тут у нас все лекарства есть, все процедуры. Целыйкорпус лечебный…

— …диета… Ни жареного, ни соленого… Колит, хроническийпанкреатит… делаю на сушках… Третий год… А она только раз в месяц припрется,пожрет — и на диван…

— …Тут очень хорошо… Любые игры, кино, воспитателипрекрасные…

— Клеить ему не надо. Астма. Надышится, будет приступ…Порошок Звягинцевой… Гайморит хронический…

— Не волнуйтесь…

— Там в чемодане колпачок из полотенца, надевайте послеванной, и пусть спит в нем… Гайморит… Пристеночный гайморит!

«После ванной, — подумал я. — В самом деле, здесьменя тоже наверняка будут купать. Но как? Кто вместо бабушки будет вытиратьменя на стульях? Будет ли здесь в ванной рефлектор?»

После купания бабушка заворачивала меня в плед и относила наплече в постель, рискованно пронося каждый раз мимо острого угла набитогоконфетами для врачей холодильника. В постели она укрывала меня и, просунув рукипод одеяло так, словно заряжала фотопленку, вытирала мне ноги между пальцами иподкладывала под рубашку носовые платки. Сквозь сон я чувствовал, как она всюночь меня ощупывает, меняет влажные платки на сухие, когда я потею, и снованаматывает на голову полотенце, которое я сбрасываю. «Спи спокойно, недрыгайся! — слышал я ее злой шепот. — Остынет голова — опять гнитьбудешь».

Спать спокойно у меня не получалось, и полотенце я сбрасывалпо нескольку раз за ночь. Тогда бабушка сшила колпачок из махрового полотенца.Заколотый под горлом английской булавкой, он надежно держался и защищал моюголову от остывания.