Мой пивной бокал с такой силой ударяется о лакированную столешницу барной стойки, что все вокруг замолкают. Я должен остыть, пока меня не выгнали, но мой пыл растет. Честно говоря, я понятия не имею, почему я так остро реагирую на это. Но именно беззаботность Хантера вызывает у меня раздражение.

Для него это так мало значит. Для меня это не может значить больше.

— Перестань так говорить, — процедила я сквозь зубы.

— Я не собираюсь стыдиться того, чего хочу. Даже если я не могу этого получить. Я никогда не осуждал тебя за твою сексуальную активность или за то, что тебе нравится, так что я не понимаю, почему ты так драматизируешь мою.

— Может быть, потому что я в этом участвую.

— Ты только вовлечен, — отвечает он, наклоняясь ближе, чтобы никто больше не мог нас подслушать. — Потому что моя маленькая фантазия включает в себя наблюдение за кем-то с моей женой, и ты буквально единственный человек на земле, которому я мог бы доверять настолько, чтобы сделать это.

— Ты себя слышишь? — отвечаю я низким шепотом, наклоняясь ближе. — Ты просишь меня переспать с Изабель.

Затем, в упор глядя на меня своими стоическими глазами, он спрашивает: — Ты хочешь этого?

И я теряю дар речи. Все репетиции, которые я прокручивал в голове, как я отвечу на этот вопрос, чтобы он не звучал фальшиво или принужденно, теперь бесполезны, потому что это ясно написано на моем лице.

Вместо ответа я смотрю на него с закрытыми глазами, и для него это достаточное подтверждение. Я быстро отстраняюсь, хватаю свое пиво и допиваю его до дна.

— Ты думаешь, я злюсь, потому что ты хочешь ее? — спрашивает он, но я игнорирую его, кивая бармену, чтобы он знал, что нужно наполнить мой пустой бокал. Он подходит, бросает скептический взгляд в сторону Хантера, берет мой стакан и подносит его к крану.

Хантер продолжает: — Дрейк, я не удивлен, что ты хочешь ее. А кто бы не хотел? Если уж на то пошло, то тот факт, что ты хочешь ее и не сделал ни одного шага, больше всего доказывает мне, какой ты хороший друг.

— Так это проверка?

— Нет, — рявкнул он.

— Это ненормально, — бормочу я, когда бармен возвращает мой стакан, пенящийся на верхушке, и я быстро делаю длинный глоток.

— Определите, что такое нормально, — отвечает Хантер.

— Ты мой лучший друг, и это просто черта, которую нельзя переступать.

— Я прошу тебя переступить ее.

— Когда ты женился, я стоял у алтаря рядом с тобой. Я был там, когда ты давала клятвы, и я воспринимал их чертовски серьезно.

— Я не нарушаю клятвы, Дрейк. Это просто секс.

Я не знаю, теряю ли я терпение оттого, что он не сдается, или оттого, что он начинает меня утомлять. Или потому, что я знаю, что Хантер всегда получает то, что хочет. В глубине души я знаю, что если это действительно то, чего он хочет, то он это получит. Даже если я скажу "нет". Даже если Изабель уже сказала. Хантер каким-то образом заставит нас сказать "да", и он получит то, что хочет, потому что он всегда так делает.

Повернувшись к нему, я одарила его язвительным взглядом.

— Мои родители никогда не были женаты. Я даже никогда не встречался со своим отцом. Единственный брак, который я знаю, — это твой, и он священен, может быть, не для тебя, но для меня. Я скорее умру, чем сделаю что-то, что поставит это под угрозу. Пожалуйста, не проси меня об этом.

Я чувствую на себе любопытные взгляды людей в баре, но единственная пара глаз, которую я вижу, — это темно-карие глаза, смотрящие на меня в ответ. В его чертах прослеживаются сильные эмоции, говорящие о том, что он слушает. Что он что-то чувствует в моих словах, но, боюсь, этого все равно недостаточно.

Затем он наклоняется ближе ко мне, его джинсы задевают мои, а его колено протискивается между моих ног, и мне приходится заставить себя сглотнуть, потому что Хантер воспринимает такие прикосновения не так, как я. Они воздействуют на него не так, как на меня, поэтому я прикусываю язык и молчу.

— Может быть, причина, по которой мой брак для тебя так священен, заключается в том, что ты всегда был его частью. И, может быть, то, о чем я тебя прошу, не так уж безумно.

Я застываю на месте, когда он бросает двадцатку на стойку бара и встает со своего места. Даже когда он выходит из бара, я остаюсь в состоянии шока.

Что, черт возьми, это должно было значить?

Когда я вернулся в отель, спустя четыре кружки пива, он оказался пустым и тихим. Наверное, они отправились осматривать достопримечательности.

Сегодня вечером мы должны посетить еще один клуб, и обычно я был бы только за, но сейчас эта идея меня отталкивает. Единственное, чего мне сейчас хочется, — это отлить, отоспаться от пивного кайфа и сделать вид, что сегодняшнего утра не было.

Ворча, я пробираюсь по коридору к ванной комнате и, проскочив через закрытую дверь, направляюсь прямо к унитазу. Но до туалета я не дохожу. Вместо этого женский вздох и вид бледной, веснушчатой плоти передо мной останавливают мое движение.

Из-за пива мой мозг работает немного медленно, поэтому, вместо того чтобы выскочить из ванной, как положено, когда мой взгляд падает на голую Изабель, я стою и смотрю на нее, как тупой мудак.

— Вот дерьмо, — говорю я с придыханием, когда мой взгляд фокусируется на ее маленькой, пышной груди и опускается вниз, пока я не упираюсь в маленький треугольник вьющихся медных волос на лобке.

Она не прикрывается. Рука не скользит по ее интимным местам, как это должно быть, когда лучший друг вашего мужа врывается через явно закрытую дверь, как людоед, которым он и является. И хотя я, вероятно, стою и смотрю всего лишь долю секунды, мне кажется, что это гораздо дольше. Эта секунда может быть равна десяти минутам, в течение которых я разглядываю ее обнаженное тело, запоминая каждую крошечную веснушку, изгиб ключиц, то, как выпирают из хрупкого каркаса ее бедра, выглядящие настолько хрупкими, что могут сломаться.

За эту долю секунды я запечатлел в памяти всю Изабель — память, на которую у меня нет никаких прав и которой я точно не заслуживаю.

Но, как я уже говорил, мой мозг