Томико ревновала лишь из-за остроты своего воображения, думая о любви, как о деле решенном для этой пары.

Однажды, когда Акияма в очередной раз развивал перед ней тезис о нормальности существования адюльтера, Томико, засмеявшись, указала ему на возможность проверки данного тезиса в его же собственном доме. Акияма неожиданно замолчал и тут же ушел. Томико, вспоминая его перекосившееся лицо, долго смеялась про себя. Однако, может быть, она ошибалась насчет Митико и Цутому?

Акияма был ужасно зол, когда он вышел от Томико. Приближаясь к своему дому, он не мог избавиться от ощущения, что там происходит нечто грязное.

Особенно его возмущал Цутому. Он так и думал, что согласие принять этого юнца у себя в доме ничем хорошим не кончится. Этот гнев был, вероятно, самым первым в жизни настоящим чувством, которое захлестнуло Акияму, этого псевдо-Стендаля.

В доме было тихо. Митико сидела в чайной, Цутому — в своей комнате. Акияма был почти уверен, что они только что расстались.

Митико удивилась суровому взгляду мужа. Это был взгляд, которого ей не приходилось видеть за всю свою жизнь с ним.

Сдержав желание ударить жену, Акияма вошел в кабинет. Усевшись среди гор писанины, которая была частью его работы, он наконец-то успокоился.

И все же, были ли на самом деле между Митико и Цутому отношения, о которых говорила Томико, — вот что предстояло решить Акияме. Сомнение грызло его. Тем не менее он не находил каких-то явных подтверждений предположению Томико. «Если между ними ничего не было, то выходит, что это моя неприязнь сделала из меня ревнивца?»

Однако главным теперь стало не подтверждение истинности происходившего между этими двумя, а то, что в нем заговорил «муж»: «Как бы их отношения не привлекли внимания посторонних!» Но ведь он сам не обращал на них внимания до того, как ему не намекнул на это именно человек со стороны. Акияме отчетливо представилось шаловливо улыбающееся лицо Томико.

И он тут же спохватился, что занятая им позиция становится невыгодной для его отношений с Томико. То, как быстро он ушел, определило его провал.

Он думал, что уже не любит Митико. Вопрос был в том, может ли он, пытавшийся склонить чужую жену к связи, позволить измену собственной жене. По меньшей мере перед Томико надо было делать вид, что может. К тому же, нет худа без добра, связь Цутому и Митико помогает убрать опасного для его с Томико отношений соперника — Цутому. Придя к этому заключению, Акияма смог вернуться к почти спокойному расположению духа.

«Действительно ли между ними существует связь?» — беспокоился Акияма, впервые засомневавшийся в верности жены.

И снова Митико удивилась, увидев мужа в чайной, но на этот раз удивилась его спокойствию. Он поразительно доброжелательно обратился к ней. Однако из ее головы никак не шло то выражение лица Акиямы, с каким он всего четверть часа назад вошел в дом. Она угадала смысл этого выражения. Потому-то и не решилась спросить мужа о причинах его злости.

Да, верно, она любит человека, не являющегося ей мужем. Однако тот человек, которого она любит, не любит ее такой же любовью, как она. А раз так, то неверностью это не является. «Люблю тайком только я, это мое дело, я никому не мешаю и не причиняю вреда», — подумала Митико.

Кончился сезон летних дождей. Однажды в воскресенье трое наших героев сидели на веранде. Акияма в это время часто появлялся перед Цутому и Митико. Но, как это ни удивительно, в его присутствии эти двое ощущали себя спокойнее, чем будучи наедине.

Июльское ослепительное солнце освещало сад, заставляло блистать воды запруды. Старик Миядзи получил когда-то от знакомого в Камакура и вырастил хорошо принявшиеся кустарники вибурнума (санго),[34]которые окаймляли пруд сзади. Старик любил цвет их листьев, блестевших матово, как кожа человека.

Все трое молчали. Акияма поднялся со своего места и вышел в сад, стал рассеянно шагать вдоль веранды, потом выбрал себе укрытие, где его не было видно Митико и Цутому, и потихоньку приблизился к стене дома. Он был намерен подслушать то, о чем разговаривают оставшиеся наедине «любовники».

Раздавалось лишь жужжание мух. Зазвучала громче вода, вытекавшая из пруда «Хакэ» и ниспадающая в ручей прямо перед густо высаженными и уже отцветшими нарциссами.

На веранде было тихо. Акияма чувствовал, что молодые люди не меняют того положения, в котором он их оставил.

С крон деревьев на санго спустилась птичка, отчего заросли кустарника зашевелились. Глубоко врезавшаяся в откос низина «Хакэ» была местом отдыха перелетных птиц. Верхушки деревьев, росших на откосе, оживлялись в согласии с временем года голосами птиц, которые по пути на юг пересекали равнину Мусасино и бассейн реки Тама.

По той же причине, что и для перелетных птиц, это место было названо «дорогой насекомых». Самые разные виды бабочек — траурницы, адмиралы, капустницы, складывая крылышки над цветами, распустившимися на берегах ручья в «Хакэ», пересекали сад, делая в нем остановки для отдыха. И в этот день две бабочки прилетели со стороны Ногавы и плясали в воздухе на локоть выше земли. У одной бабочки крылья были черные и большие, У другой — светло-коричневые и узенькие.

Черная бабочка плавно порхала. Светло-коричневая приближалась к ней снизу, повторяя ее торопливые движения вверх-вниз. В мгновение, когда головка светло-коричневой бабочки почти касалась брюшка верхней, нижняя неожиданно опускалась почти к самой земле. И потом снова взмывала вверх.

Черная бабочка все время медленно опускалась, было видно, что она наступала сверху, но так, чтобы не прервать порывов нижней бабочки подняться вверх. Вместе бабочки, словно поддерживаемые суетливым порханьем нижней, понемножку сдвигались в воздухе и перемещались к пруду.

На веранде все было так же тихо. Что-то подсказало Акияме, что двое на веранде следят за движением этих бабочек. И его одолела ревность.

Акияма был прав. Двое молодых людей не могли оторвать взгляда от бабочек. И деревья на заднем плане, и пруд покрылись дымкой, лишь только эти две бабочки сверкали, словно высветленные на картине.

Им казалось, что эти бабочки — самец и самка. Однако они мало что знали о бабочках и потому разошлись во мнении, где самец, а где самка.

Митико полагала, что нижняя бабочка — самка. Охваченная жестокой мукой безответной любви, как и сама Митико, она хотела избежать прагматичной верхней бабочки — самца и продолжала бессмысленное порхание. Цутому понимал женское сердце до самой глубины, и, куда бы Митико ни убегала, там обязательно ее ждал Цутому.

Цутому решил, что самец — нижняя бабочка. Его сердце, очарованное Митико, следило за тем, как в тот миг, когда, казалось, нижняя бабочка касалась верхней, отброшенная равнодушием первой, она должна была отдаляться. И надо было снова повторять эти бессмысленные движения.

Акияма появился в поле зрения Митико и Цутому неожиданно, он подбежал к пруду и прогнал бабочек. Только тогда двое на веранде очнулись от грез. Бабочки, разделившись, поднялись в воздух. Потом снова сблизились и парой полетели в сторону Ногавы. Как в этот момент Акияма был отвратителен Митико!