Кирилл Лавров играл роль молодого человека по имени Шарль, безнадежно влюбленного в Соланж, дочь господина Дарсело. А девушка любит другого и воспринимает Шарля лишь как доброго друга, всегда искренне радуясь его посещениям. Господин Дарсело не собирается отдавать свою дочь за бедного простого рабочего. И Шарль, кажется, ни на что уже не претендуя, все-таки приходит и приходит сюда, хотя бы ради того, чтобы видеть ту, без которой не может жить. «Второй любовник», как определяется амплуа артиста, играющего роль Шарля, на языке дореволюционного театра, никак не может быть натурой сложной, загадочной, полной противоречий.

Благородный юноша, которому суждено было только в финале спектакля выйти на первый план — когда Соланж, обманутая коварным Жонвалем, попытается отравиться, а Шарль спасет ее и заслужит руку и сердце той, кому он был бесконечно предан и верен…

Товстоногов и Лавров сознательно отказались от темы маленького человека, в пьесе А. Жари, несомненно, не просто заложенной, но достаточно явно артикулированной — Шарль представал в спектакле лишенным какого бы то ни было сентиментализма и жалости к своему герою. Он был не маленьким человеком, а просто человеком, личностью, которая ждет своего часа, чтобы встать в полный рост и дать понять окружающим свой истинный масштаб. «Он не играл профессию Шарля, — пишет Э. Яснец, — но она присутствовала в ощущении внутренней прочности и надежности этого юноши, в подкупающей прямоте признаний, энергии его действий, когда надо спасти Соланж… Шарль все время был настороже по отношению к повседневности, словно ощущал ее глухую враждебность к чистоте и целомудрию Соланж. Он пытался заранее защитить свою возлюбленную от возможных посягательств. Именно эта „отцовская“ страсть, столь странная в юном существе, освещала его изнутри светом романтической приподнятости. И к финалу спектакля, когда, одетый в черную пару, Шарль выносил на руках свою невесту, этот свет, как луч прожектора, казалось, заливал его с головы до ног».

Свидетельства очевидцев особенно важны и существенны, когда говоришь о спектакле: ведь в своих эмоциональных откликах они запечатлевают самое главное — воздействие на зрителя, чувственное восприятие персонажа. И в словах исследователя мы находим то, что помогает понять: как именно сыграл Кирилл Лавров свою первую «настоящую» роль в Большом драматическом под руководством и учительством Товстоногова. Мы словно видим мизансцены, выражение лица артиста, слышим его интонацию. Конечно (надо оговориться сразу!), если исследователь-очевидец обладает яркой и нечастой способностью запечатлевать не просто содержание пьесы, но и сменяющиеся, словно в калейдоскопе, «картинки» происходящего на сцене… И, доверяя ему, мы вправе думать о том, что спектакль «Шестой этаж» обозначил некую важную ступень в творчестве молодого и недостаточно опытного артиста — во всяком случае, в процессе работы с Георгием Александровичем Товстоноговым Кирилл Лавров должен был понять: вот они, его университеты…

Третья премьера Товстоногова первого сезона (после «Безымянной звезды», в которой Лавров занят не был) состоялась в канун нового, 1957 года — 31 декабря 1956-го на сцене БДТ давали спектакль «Когда цветет акация» Н. Винникова. Позже Георгий Александрович Товстоногов писал: «…Театру очень нужна была молодежная пьеса, и я решил поставить… банальную комедию из студенческой жизни. Даже когда я читал ее в первый раз, у меня было такое впечатление, что я ее уже знаю. Автор и сам, вероятно, испытывал некоторое чувство неловкости и выразил это в ремарках, написав своеобразный комментарий к происходящему на сцене. Таким образом, пьеса стала для нас поводом для иронии над театральными штампами в воплощении молодежной темы. Наш спектакль, таким образом, оборачивался против автора, но когда Винников приехал на репетиции, он не только не обиделся на нас, но сразу же включился в нашу игру и написал много новых текстов для ведущих, помог довести сценический прием до логического завершения… Я не пошел впрямую за автором, но и не нарушил его „правил игры“. Если бы я нагружал пьесу тем материалом, который был для нее неорганичен, спектакль не получился бы.

Так что даже в слабой пьесе надо идти за автором, если вы нашли в произведении что-то вас взволновавшее. Если не нашли и ставите только потому, что это „нужно“, значит, вы просто конъюнктурщик и обрекаете себя на провал».

Кирилл Лавров сыграл в этом спектакле Бориса Прищепина — ловкого, спортивного, веселого и ироничного парня с неистощимой фантазией на розыгрыши, мистификации, выдумки. После «Шестого этажа» и «Безымянной звезды», в которых, несмотря на комизм ситуаций, зритель не мог не проникаться грустью и сочувствием к героям, Георгий Александрович Товстоногов обратился к эстрадному шоу — не случайно жанр спектакля был определен как концерт. И — игрался как настоящий концерт: радостный, ироничный, с блестками юмора, с весельем острот.

Это была замечательная школа для молодых артистов, занятых в спектакле, — Людмилы Макаровой, Зинаиды Шарко (это был ее дебют), Валентины Николаевой, Ефима Копеляна, Всеволода Кузнецова, Кирилла Лаврова. Все они впервые работали над подобным материалом — из довольно средней и бледной пьесы строили искрометный спектакль, втянув в свою азартную игру даже драматурга, который, поддавшись задору и энергии Товстоногова и его молодежи, охотно переписывал и дополнял историю студенческого общежития и характеры современных молодых людей.

Для Кирилла Лаврова это была первая по-настоящему творческая работа, потребовавшая не просто проникновения в характер своего героя, а подлинного создания этого характера, казалось бы, такого обычного, но на самом деле довольно сложного даже физически — его Борис ходил на руках, скакал на одной ноге, стоял на голове, уверенно балансировал на спинке стула или на спинке кровати… По словам Э. Яснеца, живой ум (артиста и персонажа, которые в какие-то моменты абсолютно сливались) постоянно вырабатывал эликсир радости.

Радости для себя. Радости для партнеров. Радости для зрителя.

Игравший до того почти исключительно положительных и благородных юношей, честных, обаятельных, незатейливых, Кирилл Лавров оказался брошенным в совершенно иную стихию — и выяснилось внезапно, что он может быть ярким комедийным артистом, тонко чувствующим и воплощающим пародийность и бурлеск.

Эмиль Яснец пишет о спектакле: он «воспринимался как изящная театральная игра. Полетом режиссерской фантазии наслаждались и зрители, и актеры. Действие спектакля не шло и не двигалось — оно неслось, как гулливая волна, взвихривалось пенными бурунами пародий, рассыпалось блестками шуток. Импровизация, динамика и условность взрывали изнутри некоторую тяжеловесность бытовой комедии. В этом концерте… был сюжет, заданный драматургом. Следили, однако, больше за тем, что игралось и высказывалось „по поводу“… Смеялись, например, над схематизмом образов и положений. Схематизм пародировался, как в эстрадном капустнике, взлетал на воздух калейдоскопом радужных обломков».

И во всем, описанном критиком, очень важная роль принадлежала Кириллу Лаврову, которого заметили, о котором заговорили именно после этого, казалось бы, непритязательного спектакля. То есть заметили его конечно же раньше — и в «Обрыве», и в «Шестом этаже», но в спектакле «Когда цветет акация» он предстал совсем новым, совершенно незнакомым публике — трансформером, обладающим при мощном обаянии еще и ярким комедийным даром.