Он косился по сторонам. Мы находились совсем рядом со шлюзовой террасой, возле жилого квартала Бло-Бударна. Напротив, за цепочкой ящиков с цветами, две пожилые дамы испепеляли меня взглядами. Мальчишка не замедлил воспользоваться случаем.

— Пусти меня! — завопил он, отбиваясь руками и ногами. — Пусти, говорю!

Я отпустил его, пожал плечами и вернулся вниз. Веспер Юнсон встретил меня на дороге.

— Куда вы пропали? В беге тренируетесь, что ли?

Я рассказал, что произошло. Он подергал ус.

— Да, с детьми всегда проблема. Не знаешь, что лучше — отшлепать или уговаривать.

Подъехал Класон, и мы устроились на заднем сиденье.

— Вид у вас усталый, — заметил комиссар.

— Всю ночь на ногах.

— В самом деле! Надо отдохнуть часок-другой. Где вы живете?

Я назвал адрес. Он повернулся к шоферу.

— Туда и поедем.

Едва войдя в квартиру, я услышал сердитые телефонные звонки. Алан Андерсон довольно пробасил:

— Ну, как тебе статья?

Жирная шапка сразу бросалась в глаза на первой полосе: «Автокатастрофа или чудо природы?»

Темные снимки на странице смотрелись неожиданно здорово.

— Это уже устарело, — заметил я.

— Знаю, — довольно отозвался Алан. — Вечерние газеты будут полны этими двумя смертями. А вот утром мы были единственными.

Я громко зевнул.

— Ты что, только проснулся?

— Еще не ложился. Знаешь, с кем я провел ночь и утро?

— Я тебе не исповедник.

— Мне исповедоваться не в чем. Я шастал по городу с комиссаром полиции.

Он присвистнул и прошептал:

— Страшные тайны?..

— Страшнее, чем ты думаешь.

Несколько секунд в трубке слышалось только его тяжелое дыхание.

— Пару пленочек я отснял, — продолжил я, — и добыл массу материала.

— Можешь приехать через пять минут?

— Нет, вот часов через пять — пожалуйста.

— Ладно, — вздохнул Алан Андерсон. — Но учти, я у твоей двери часового поставлю.

Проснулся я от звонка в дверь со смутным ощущением, что звонят уже давно. Я встал, протер глаза и посмотрел на часы. Была половина четвертого.

Закутавшись в халат, я выполз в переднюю и открыл.

— Вид у тебя вполне отдохнувший, — констатировал Алан Андерсон, протискивая в дверь свои объемистые формы.

У меня на языке уже вертелась ехидная реплика, но тут я заметил, что он не один. Из-за его спины робко выглядывали парень и девушка.

— Входите, мои юные друзья, — пригласил Алан Андерсон, будто в собственную квартиру.

Я растерянно потащился за ними в большую из двух моих комнат — гибрид кабинета с гостиной.

— Разрешите представить: супруги Кальвик, фотограф Фриберг, — познакомил нас Алан. — Я рискнул нагрянуть к тебе с этой юной парой, потому что они могут рассказать кое-что интересное.

— Садитесь, пожалуйста, — пригласил я.

— Вчера вечером супруги Кальвик ужинали в «Гондоле», — пояснил Андерсон. — Впрочем, пусть они сами расскажут.

— Мы, значит, сидели в «Гондоле», — начал молодой человек. — Знаете ресторан на самом верху Катаринахиссен? Был уже десятый час, и мы толковали о квартирах. Пока сидели и разговаривали, моя жена показала на дом с рекламой «Стоматолы» и говорит: «Вот бы нам там пожить». «На самом верху?» — спросил я. «Конечно», — говорит она. «По-твоему, моего жалованья на это хватит?» Она засмеялась, и тут мы увидели, что одно из больших окон осветилось.

Он умолк и развернул свежую вечернюю газету. Я успел разглядеть на первой полосе шапку «Кошмарная семейная драма», прежде чем он перевернул газету и показал последнюю страницу. Там было множество фотографий Исбладсвикена, переулка Урведерсгренд и подъезда, где жил Леслер. Внизу — большой панорамный снимок южного тплюза. Молодой человек ткнул пальцем в снимок.

— Тогда мы не обратили на это внимания, но недавно увидели фотографию. Тут до нас и дошло, что свет горел именно в этих окнах.

Он убрал палец, и теперь я разглядел, что одно из верхних окон помечено крестиком. Подпись гласила:

«Крестиком обозначено окно гостиной директора Леслера, в которой был найден мертвым его сын Гилберт».

— Вы уверены, что свет вспыхивал именно в этом окне?

— Совершенно уверены, — ответил он. — Мы с женой точно помним, что окно было под самой рекламой.

— Не помните случайно, когда он загорелся?

— В четверть десятого, — твердо сказал Кальвик. — Как раз пробили часы на церкви Марии Магдалины.

Жена согласно кивнула.

— Я хорошо запомнила, потому что сказала, что в кино идти уже поздно.

— Где вы сидели?

— Слева у окна.

— В самой гондоле?

Он покачал головой.

— Нет, поблизости от входа, третий или четвертый столик. То есть дом с рекламой был прямо перед нами.

— Вы не заметили, в комнате кто-то был?

— Я не обратил внимания. — Он посмотрел на жену. — А ты?

Она отрицательно качнула головой.

— Далеко все-таки, да мы и не приглядывались.

— А потом свет выключили? — спросил я.

Этого они не видели. Они вообще перестали обращать внимание на соседний дом.

Я потер небритый подбородок, тщетно пытаясь сообразить, что к чему.

— Мы подумали, вдруг это важно, — сказал Кальвик. — В газете пишут, что Гилберта Леслера застрелили без десяти девять, но свет-то зажегся двадцать пять минут спустя.

Я рассеянно кивнул и спросил у них адрес на случай, если с ними захочет поговорить полиция. Когда я записал адрес, они распрощались и ушли.

— Почему они не обратились прямо в полицию? — спросил я Андерсона.

Тот ехидно ухмыльнулся.

— Плохо ты знаешь людскую натуру. От полиции за информацию ни шиша не получишь. А, по-твоему, это важно?

— Не знаю, — честно сознался я. — Но факт тот, что утром свет в гостиной был погашен.

Толстяк присел к письменному столу.

— Давай рассказывай про свои приключения, а заодно можешь побриться.

У шлюза я вышел из переполненного трамвая и теперь шагал в толпе возвращавшихся домой конторских клерков, которые, словно лемминги, потоком текли к метро, направляясь в предместья. Часы в Старом городе только что пробили пять, и нескончаемые вереницы велосипедов и автомашин катили по магистралям, исчезали под серыми виадуками и опять выныривали на свет. Гигантская транспортная развязка напоминала кипящий ведьмин котел.