— так и есть, на плите скворчала сковородка с грибами.

— Ты что тут делаешь?

Она подняла бровь.

— Хочешь, чтобы я ушла?

— Нет! — поспешно ответил он. — Просто… От тебя не было никаких вестей, и расходов по карте не было. Я думал, ты решила остаться в Риаведи, жить охотой, рыбалкой и собирательством. Тебе же это всегда нравилось. А сейчас пришел счет за аренду машины, и я боялся, что ты совсем уехала. Куда-нибудь подальше от всего. Ну…

Он сел за стол, и перед ним тут же возникла тарелка грибов — с пылу, с жару. Надо же! Он и не мечтал, что повезет именно ему.

— Как ты попала в квартиру? У тебя же не было ключей.

— Слесаря вызвала. — Она кинула на сковородку новую порцию.

Тереза была босиком. Хэнк провел пальцем по столу — ни следа пыли, обычно собирающейся за три декады. И полы чистые. И стекло в окне какое-то непривычно прозрачное. На столе — заварник, красный в белый горошек, тот самый, что она с собой в саквояже таскала, и миска с травяным салатом.

— Давно ты тут?

— Несколько дней.

Грибы зашипели, когда она их переворачивала.

— Все нормально?

— Конечно, нет, — проговорила она с затаенной печалью. — Мой муж умер, Хэнк. Как скоро после смерти Лики ты сумел сказать, что все нормально?

Он вздохнул, глядя в тарелку.

— Я поживу здесь, Хэнк. Ты ведь не против?

— Здесь? — Он не питал иллюзий. Его не было всего три декады, и вот он пришел в дом, где она — хозяйка.

— С тобой. — Она посмотрела ему в глаза. — На даче холодно и одиноко, Хэнк.

Он отставил тарелку, встал. Волосы Терезы пахли травами. Он обнял ее. Она уткнулась лицом ему в грудь. Хорошо, когда есть кому довериться. И огромные ладони закрывают спину от ветра, дующего в окно.

— Одному плохо. — Его слова звучали в унисон. — Пустой дом, холодная постель. Некому стакан воды поднести, если вдруг что.

— Да, — согласилась Тереза. Даже удивительно. Когда это она с ним сразу соглашалась?

— Только ведь мы друг друга поубиваем, — предрек Хэнк. — Ты совсем не такая, какой должна быть женщина. Своевольная, упрямая, агрессивная.

— Ты тоже не мужчина моей мечты. — Она не осталась в долгу. — Собственник и диктатор. И вообще! — Она пихнула его кулаком в жесткий пресс. Но вывернуться из его рук не попыталась. Наоборот, прижалась крепче.

— Мы друг другу не подходим, — с сожалением вздохнул Хэнк, перебирая пальцами ее волосы.

— Да, — снова согласилась она.

— Почему ты все время соглашаешься? Это на тебя совершенно не похоже.

Она улыбнулась чуть кривовато.

— Ну, если мы настолько не подходим друг другу, где-то нужно идти на компромисс, как думаешь? Иначе не жизнь будет, а театр военных действий.

Он усмехнулся.

— Понял. В чем я, по-твоему, должен уступить? — Лучше пусть сама скажет, а то непрерывно маяться сомнениями никаких сил не хватит.

— Не пытайся мной командовать. — Вот у нее никаких сомнений не было.

— Тобой покомандуешь, пожалуй! — фыркнул он.

— И не вздумай поднять на меня руку, — добавила она. — Сдачей подавишься. Я прекрасно знаю твои больные места, Хэнк.

Зохен, что за женщина! Как им уживаться? На что он подписывается?

— Меня зовут Билле. Помнишь?

Секундная пауза.

— Да, Билле. — Она приняла предложение. — Ты доедать-то будешь? Или — в койку?

— И то, и другое! — Он отпустил ее и вернулся к грибам. — Я бы еще и выпил.

— Для храбрости? — ехидно уточнила она. Но графин и рюмку на стол поставила.

— Я брала твою лодку, — призналась Тереза, положив голову на грудь Хэнка. — И плавала по озеру.

— На место вернула? — лениво осведомился он.

— Конечно! — Она помедлила. — Ты не думай, я не просто так, мне надо было труп утопить. Я убила там кое-кого.

Женщина-сюрприз, зохенов хвост. А интонация! В стиле «ну извини, я чашку разбила».

— Только не говори, что сделала это впервые и теперь спать не можешь, — пробурчал Хэнк.

Она улыбнулась.

— Мне уже приходилось убивать, ты знаешь.

— Легавые что-то подозревают? — На самом деле, лишь это и имеет значение.

— Нет. Я все следы убрала.

— Ну и забей. Убила, значит, так ему и надо.

Вот чем ей Хэнк нравился — отсутствием интеллигентской рефлексии. Рино, светлая ему память, такую панику бы развел, что только держись. В итоге она почувствовала бы себя виноватой, сомневалась и страдала. Практичный циник Хэнк исходил из того, что его женщина виноватой быть не может. Во всяком случае, во внешних отношениях. Если бы забыла запереть лодку в сарай, тут была бы виноватой без разговоров.

— А за что ты его, кстати?

— Он ко мне приставал, — пожаловалась она. — И в лицо из баллончика брызнул.

— Дегенерат, однозначно, — без всякого сожаления промолвил Хэнк. — Я бы тоже убил.

Декада прошла на изумление мирно. Спорили, разумеется, но по мелочам, и до драки ни разу не дошло. Хэнк потребовал, чтобы Тереза заказала себя пристойную одежду — негоже, мол, рассекать по улице в простой юбке:

— Не ходи, как нищая девчонка! Купи себе красивое платье, чтоб не стыдно было перед людьми. С кружавчиками всякими. А лучше два. Разве я тебе денег не даю? И украшения надевай. Возьми Ликины, они в тумбочке лежат.

— У меня свои есть, — огрызнулась она.

Чай, не бедная родственница! Деньги и драгоценности она смогла унести. Достала украшения, надела. Покочевряжилась, но купила из одежды все, что нужно. И плащ на прохладную погоду, и туфли соответствующие. И шелковый халат для ванной. Только дома предпочитала носить растянутую футболку Хэнка.

Еще у них вышел спор из-за чайника.

— Выбрось этот дурацкий заварник, — сказал Хэнк. — У него же крышка растрескалась.

— А мне он нравится! — уперлась Тереза.

— Идиотская посудина! Что в ней может нравиться?

— Не твое дело! Это мой чайник, и я буду пить из него чай. А ты вон хлещи свою водку из графина, пока я его не разбила на хрен!

И она поставила чайник на самую середину стола — с такой силой, что чуть сама не расколотила. Хэнк скрипнул зубами. Он не понимал, как отстоять свои права хозяина дома без физического воздействия. Опыта такого не было.

Выпив чаю, Тереза остыла. Обратила внимание на угрюмую задумчивость Хэнка.

— Билле, ты чего? Обиделся? Не буду я разбивать твой графин, это я так, для красного словца. Прости.

Да ладно? Она извиняется?

— Только не вздумай выкинуть мой заварник, понял? Это любимый чайник Рино.

— Проклятье, — выдавил он. Все сразу стало ясно. — Извини. Я не знал.

Так и жили до отъезда Хэнка. Собирая ему рюкзак в новый